Андрей Воронин - Однажды преступив закон…

До перрона он так и не добрался. В дверях ему встретился Валиев, нагруженный двумя чемоданами, за которым вышагивала расфуфыренная дама баскетбольного роста. Она недовольно нахмурила выщипанные в ниточку брови, когда Валиев, увидев приятеля, поставил чемоданы На землю, но промолчала.

– Здорово, Андреич! – воскликнул Валиев, протягивая руку для пожатия. – Куда это ты запропастился? Мне твоя жена раз пять звонила. Загулял, что ли?

Он все еще держал на весу протянутую руку. Зуев с трудом расцепил прикипевшие к рукоятке пистолета пальцы, вынул руку из кармана и пожал ладонь Валиева.

– Долгая история, – бесцветным голосом ответил он.

– А, – Валиев понимающе кивнул и подхватил чемоданы. – Ладно, при случае расскажешь. Пока!

– Пока, – пробормотал Зуев.

Он пропустил Валиева мимо себя, вынул из кармана пистолет и выстрелил, почти не целясь. Пистолет звонко бабахнул, больно ударив его по руке между большим и указательным пальцами. В аккуратно подстриженном затылке Валиева вдруг возникло черное отверстие, из которого мгновением позже толчком выплеснулась не правдоподобно красная кровь. Валиев повалился как подкошенный, продолжая сжимать ручки чемоданов. Его пассажирка шарахнулась в сторону, вопя, как теплоходная сирена. Люди бросились врассыпную, кто-то дико закричал.

– Не двигаться! – услышал Зуев. – Брось оружие! Милиция!

Зуев огляделся. Со всех сторон к нему бежали люди в мундирах мышиного цвета. Лица у чих были испуганные и одновременно ожесточенные, в руках поблескивали пистолеты, Олег Андреевич поднял “вальтер”, вставил в рот ствол, скривившись от вкуса машинного масла, изо всех сил зажмурился и нажал на спусковой крючок.

Юрий долго чиркал зажигалкой, прежде чем сумел добыть огонь. Раскурив сигарету, он энергично встряхнул зажигалку и; поднеся ее к окну, посмотрел на свет. Газа в прозрачном корпусе оставалось еще примерно на треть, и кремень исправно сыпал искрами, но в последние два-три дня зажигалка почему-то упорно не срабатывала. “Засорилась, что ли”, – с неудовольствием подумал Юрий и засунул капризную зажигалку в карман. Двигать рукой было больновато, и, бросив мимолетный взгляд на кисть, он увидел подсыхающие ссадины на пальцах. “Теряю квалификацию, – подумал он, разглядывая сбой припухший, ободранный кулак. – Что за моду взял: как дам кому-нибудь по сусалам, так непременно кулак разобью… Но дал я им классно. Непонятно только, стоило ли”.

Он усмехнулся, затягиваясь сигаретой, и стал через покрытое мелкими каплями дождя боковое стекло смотреть на вход в станцию метро, возле которого поджидал пассажира. Между делом ему подумалось, что ничего смешного в сложившейся ситуации нет и многие знакомые сочли бы его законченным психом, проведав о его ночных похождениях. “Вот тебе и профсоюз, – мысленно обратился Юрий к Валиеву. – Кто бы мог подумать, что для того, чтобы избавиться от поборов, достаточно один раз набить морды троим отморозкам, и даже не чеченским, а своим, московским, можно сказать, родным… Чудны дела твои, Господи!"

Память услужливо вернула его к событиям минувшей ночи. Юрий поудобнее устроился на скрипучем сиденье, прикрыл слипающиеся глаза, и перед ним немедленно возникла тесная прихожая бабы Клавы – точная копия его собственной – и бритый затылок вооруженного обшарпанным “наганом” бандита.

…Перепрыгнув через падающее тело, он ворвался в комнату и первым делом хлопнул ладонью по клавише выключателя. Свет погас, осталась лишь тусклая лампочка в прихожей, скупо освещавшая косой прямоугольник облупившегося дощатого пола и часть стоявшей напротив двери кровати. В таком освещении голый зад квартиранта выглядел довольно странно – казалось, он светился в темноте, как еще один осветительный прибор. Немного выше двух отсвечивающих полушарий маячило бледное лицо сидевшего верхом на чеченце бандита.

Выключив свет, Юрий низко пригнулся и скользнул вдоль стены подальше от двери, уверенный, что сейчас начнется пальба. Он не ошибся. В полумраке сверкнуло бледное пламя, уши заложило от грохота, и пистолетная пуля с тупым щелчком влепилась в дверной косяк. За первым выстрелом немедленно последовал второй, потом еще один, и горевшая в прихожей лампочка лопнула с негромким печальным треском. Тоненько зазвенело, падая на пол, стекло, и восемнадцатая квартира погрузилась в кромешную тьму, слегка разжиженную лишь отсветами горевшего во дворе одинокого фонаря.