Андрей Воронин - Однажды преступив закон…

Юрий закурил и вышел в прихожую, напряженно вслушиваясь в тишину на лестничной площадке. Никто не спускался вниз по лестнице, торопливо и воровато шаркая подошвами по бетону и пыхтя под тяжестью награбленного, зато наверху, прямо над головой Юрия, снова принялись расхаживать, ступая уверенно и тяжело, скрипя рассохшимся полом и о чем-то разговаривая. Слов, конечно, было не разобрать, но тон был довольно спокойным, и Юрий решил, что инцидент исчерпан. В тот момент, когда он уже собирался вернуться в постель и уснуть, наверху опять закричали. Это был отчаянный вопль животного, и Юрий сам не заметил, как оказался на лестничной площадке.

Его больше не терзали сомнения. Когда-то давно отец, всегда говоривший с Юрием как с равным, объяснил ему, что лучше чувствовать себя смешным, чем подлым. Это произошло в разгар войны, которую Юрий в одиночку вел с половиной класса. Вторая половина молчаливо наблюдала за бесконечной серией драк в полной уверенности, что Филарет окончательно свихнулся. Причиной этих военных действий был жирный очкарик с кроличьей физиономией и удивительно подходившей к его облику фамилией Ползун. Ползуна не изводил только ленивый, и Филарет был единственным человеком, который за него заступался. Ползун не вызывал у него ни малейшей симпатии. Он был похож на огромную белую личинку какого-нибудь экзотического насекомого – большой, дряблый, безответный, постоянно занятый вырезанием из палочек от мороженого крошечных ружей и пистолетов и хранивший свои поделки в круглых пластмассовых коробочках с прозрачным верхом. Это было единственное дело, к которому у него имелась видимая склонность, и подобное хобби, конечно же, не могло снискать ему ни популярности, ни уважения. В глубине души Юрий презирал Ползуна за глупость, отталкивающий внешний вид и тупую животную покорность, с которой тот сносил бесконечные издевательства. Заступаясь за него, Филарет чувствовал, что каким-то непостижимым образом становится с ним на одну доску, а это было неприятно. Даже неразлучный Цыба, всегда находивший надежное укрытие за широкими плечами Филарета, был не в состоянии понять, что заставляет Юрия мчаться через всю школу на затравленный заячий крик Ползуна и в тысячный раз ввязываться в жестокую драку. Хуже того, Юрий и сам не мог этого понять, действуя скорее рефлекторно, чем повинуясь голосу рассудка. У него была физическая потребность защищать слабого. В рыцарских романах в роли слабого обычно выступала прекрасная дама, а не трясущийся, весь в жировых складках очкарик, на которого было неприятно смотреть. В очередной раз явившись домой с фонарем под глазом и в разодранном пиджаке, он поделился своими сомнениями с отцом. Тот, как всегда, понял Юрия с полуслова и спокойно объяснил ему, что быть смешным и непонятым совсем не страшно.

После этого разговора все стало просто. Отцу Юрий верил безоговорочно, и с тех пор в его душе поселилась спокойная уверенность. Инстинктивно он всегда чувствовал, что прав, но теперь он знал это наверняка. Эта уверенность в сочетании с его широкими плечами, гренадерским ростом и тяжелыми кулаками привела к тому, что Ползуна мало-помалу оставили в покое. А потом все они стали старше, начали заглядываться на девиц, и у его одноклассников появились другие способы самоутверждения. Поднимаясь по лестнице на четвертый этаж, Юрий вспомнил, что с того момента, как он в последний раз вступился за Ползуна, они не перекинулись и парой слов. Ползун был ему неинтересен, и, поскольку очкарику больше не угрожала опасность, Юрий перестал его замечать.

Конечно, подумал он, прыгая через две ступеньки, есть существенная разница между безобидным очкариком и чеченцем, который занят в Москве каким-то таинственным бизнесом. Даже если его деятельность вполне легальна, у нее наверняка есть свои теневые стороны. Москва – такой город, что в ней невозможно заниматься бизнесом и при этом оставаться вне сферы внимания криминальных структур. Может быть, он тоже отказался кому-нибудь платить?

Он остановился. Прямо перед ним была дверь восемнадцатой квартиры, небрежно выкрашенная облупившейся половой краской. Перед дверью лежал полосатый, совсем затертый грязными подошвами коврик, который хозяйственная баба Клава раз в два дня аккуратно выбивала во дворе. Только теперь вспомнив о квартирной хозяйке чеченца, Юрий испугался: где же старуха? Хорошо, если уехала к сестре в Тверь, а если нет? Что, если она тоже там, внутри, за этой облупившейся дверью? Тот факт, что баба Клава усерднее всех распространяла во дворе сплетни о том, что Юрка Филатов связался с бандитами и вот-вот сядет на двадцать лет, в данный момент не имел никакого значения.