Андрей Воронин - Однажды преступив закон…

Юрий взял писателя под мышки и волоком потащил в ванную. Когда он пинком распахнул дверь, автоматически включился свет. Точечные светильники, расположенные по периметру потолка, сияли, как маленькие матовые солнца, не давая теней и позволяя в полной мере оценить роскошь убранства.

– О! – воскликнул Юрий. – Джаккузи! Это хорошо.

Он перевалил тучное тело через край фарфоровой чаши, выполненной в форме слегка изогнутого овала, и до упора открутил кран холодной воды. Тугие ледяные струи ударили в Самойлова со всех сторон, безжалостно трепля его жирные бока и ляжки. Он вздрогнул, хрюкнул и повернулся на бок, ненароком подставив физиономию под пенящуюся струю. Он трижды судорожно хватанул бьющую, как из брандспойта, воду широко разинутым ртом, и Юрий уже испугался, что лауреат утонет прямо у него на глазах, но тот вдруг сел, вцепившись руками в края ванны и жадно глотая воздух.

– Га, – сказал Георгиевский кавалер, – а-га!.. Он перегнулся через край ванны, и его вырвало прямо на мраморный пол. Успевший отскочить к двери Юрий брезгливо поморщился и торопливо закурил, чтобы перебить кислую вонь рвоты.

– Это чего? – тупо спросил Самойлов, продолжая сидеть в ванне и безотчетно ерзая по ее дну в безуспешных попытках уклониться от тугих ледяных струй.

– Это ванна, – пояснил Юрий. – Ты уже очухался?

– Чего это? – повторил Аркадий Игнатьевич. Он попытался встать, но поскользнулся и с громким плеском вернулся в ледяную купель. Его зубы начали мелко постукивать, и Юрий, сжалившись, перекрыл воду.

– Ты что здесь делаешь, а? – спросил Самойлов, Юрий решил, что его собеседник частично пришел в себя – как раз настолько, чтобы понять, что от него требуется, и вразумительно ответить на вопросы.

– Я к тебе по делу, – сказал он, – а ты тут нажрался, как свинья. Понтиаку это не понравится.

– Костику? К-киситин Иванычу? Почему – не понравится? Понравится! Что он, не человек? Сам коньяк жрет с утра до ночи, как воду.., вместо воды, вот! А от меня Танька, сука, ушла! Золотце мое… – Он вдруг заплакал. Юрий вгляделся повнимательнее и увидел, что Самойлов в самом деле плачет. Юрий снова протянул руку к крану холодной воды, но Самойлов вдруг перестал рыдать, выпрямился, вытер лицо рукавом рубашки, с которого с шумом и плеском текла вода, и принялся выбираться из ванны.

– Бабы – твари, – авторитетно заявил Самойлов поддержавшему его под локоть Юрию. – Пиявки болотные. Высосут тебя досуха и бросят, вот и вся их философия. А то придумали: любовь-морковь, цинизм-говнизм… Ну, чего тебе? Денег одолжить?

– Я в долг не беру, – сказал Юрий. – Знаете, как говорят: берешь чужие и на время, а отдаешь свои и навсегда. Мне бы с Понтиаком повидаться.

– С Понтиа-а-аком! Эк, куда хватил!.. Ни хрена у тебя, братец, не выйдет. Костик наш нынче в меланхолии, плавает по Москве-реке на своем дред, дренд.., др.., ноуте… На корыте своем, понял? Плавает и никого к себе на пушечный выстрел не подпускает, даже меня, лауреата литературной… Меня! Пулеметы у него там, понял? – зашептал он, обдавая Юрия запахом коньяка и рвоты. – Кто сунется – сразу в клочья. – Он вдруг пьяно захихикал и покрутил головой из стороны в сторону, веером разбрызгивая по ванной комнате воду. – Название придумал.., слышь?.. “Ариэль”! Умора, блин… На что спорим, он диснеевских мультиков насмотрелся!

Юрий рассудительно пожал плечами, подавляя в себе навязчивое желание покоситься на часы. Конечно, он очень спешил, но разговор с Самойловым складывался удачно.

– А что? – сказал он. – Хорошее название для парусной яхты.

Самойлов презрительно хрюкнул и, шатаясь из стороны в сторону, как моряк, пытающийся удержать равновесие на палубе попавшего в шторм корабля, двинулся к выходу из ванной. С него лило, как с утопленника, позади оставалась широкая полоса расползавшейся по кафелю воды, и каждый его неуверенный шаг сопровождался чавканьем и плеском.

– Яхта, – повторил Георгиевский кавалер, останавливаясь в дверях и цепляясь за косяк в поисках опоры. – Ни хрена себе – яхта! Ни хрена себе, яхтсмен! Только фуражки с якорем не хватает. К его рыжей харе о-о-оч-чень подошла бы капитанская фуражка… Яхта… Теплоход, понял? Яхта твоя – говно! У нас, блин, теплоход.., фонтаны.., бабы.., девочки…

Воспоминание о девочках, видимо, вернуло его к мыслям о Тане. Его выпученные от повышенного давления глаза снова наполнились слезами, и Юрий поспешил довершить начатое, пока инженер человеческих душ снова не впал в прострацию.