Андрей Воронин - Пощады не будет никому

Дорогин показал пальцем себе на грудь, а затем тоже повертел им возле виска, мол, мы оба сошли с ума.

Тамара охотно с этим согласилась, теперь она знала, что не решится выйти к Муму раньше чем вернется Рычагов. Ей и в самом деле стоило побыть одной, подумать, взвесить, как отнестись к сегодняшнему. То ли постараться забыть, то ли запомнить на всю жизнь.

— Ну и дураки же мы с тобой, — сказал Дорогин, когда остался один и потрепал пса по загривку.

Тот тут же лизнул его в ногу мягким, но в то же время шершавым языком.

— Или ты думаешь, мы с ней умные?

Пес отвернул морду и принялся грызть гипсовую повязку, да так, что скрежетали зубы.

— Не в ней дело, Лютер, — сказал Дорогин, — и пес, заслышав свою кличку, тут же поднял голову. — Есть, наверное, хочешь? Но пока тебе не стоит, а вот водички я тебе принесу.

Лютер, на удивление легко, вскочил на три ноги и, волоча четвертую, закутанную в гипс, заковылял следом за Сергеем в ванную и там принялся лакать прямо из-под крана, подхватывая холодную воду сложенным в желобок языком.

— Ловко у тебя, приятель, все получается, главное — держись и выживи. Ты мне чем-то нравишься, я тебе, наверное, тоже?

Напившись, Лютер вернулся уже не в гостиную, а в прихожую, четко зная свое место. Даже больной, он не желал надоедать людям своим присутствием.

— Лежи, я сейчас.

Сергей пошел в операционную, собрал инструменты, помыл их, заложил бюкс и поставил кипеть. Сменил простыни на столе, вымыл пол, аккуратно собрав клочки шерсти, мусор запаковал в мешок. Затем вернулся в палату и полностью сменил белье на кровати, включил кварцевую лампу.

— Порядок.

Первая эйфория от встречи с Лютером прошла, теперь он понимал, что на собаке, в самом деле, могут быть и блохи, и клещи, и какая-нибудь зараза. Но в том, что Лютер не бешеный, он уже не сомневался.

— Может, эта близость — скромная награда мне за жизнь, которую я спас?

Тамара же сидела в спальне на кровати, перед ней лежала раскрытая книжка, в которой она пока не прочла ни строчки. Она пыталась размышлять, осознать, что же такое случилось.

"Почему мне кажется, что жизнь теперь изменилась?

Что значит для жизни то, что мое тело и тело Муму оказались чуть ближе, чем вчера?"

Она вновь закурила.

«Ну да, раньше мы не подходили друг к другу ближе чем на метр. А теперь что, собственно говоря, изменилось? Ничего. Нужно на время забыть об этом, почитать, привести мысли в порядок».

Она повернулась и только сейчас сообразила, что кровать в комнате двуспальная и пустая половина предназначена для доктора Рычагова. Подумала, что сегодня он вернется, как ни в чем не бывало ляжет и ей придется лечь рядом.

«Что тогда говорить? Молчать? Рассказать правду? Просто отказаться? Переспать с ним, как ни в чем не бывало? Но он не так глуп, сразу почует, в чем дело. Да, влипли мы… Сперва сделаешь, потом подумаешь. Да, но так же, без предупреждения, само собой у меня это произошло и с Геннадием Федоровичем! Главное, что у меня хватает ума не называть это любовью».

Она прислушалась. Дорогин ходил по дому, ей даже показалось, что тот о чем-то разговаривает с псом.

«Да нет, кажется, — усмехнулась женщина, — просто он уже научился своему мычанию придавать оттенки чувств — удивления, изумления, раздражения, любви».

И она вспомнила, как во время акта ей казалось, что Муму говорит. Вернее, тогда она понимала, что это не слова, но теперь, когда она вспоминала об этом, ей почему-то слышалось: «ты мне нравишься, я хочу тебя…» и даже, возможно, «я люблю».

Вновь заработала стиральная машина.

«Ах да, простыни.., почему я их сама не собрала сразу и не бросила стирать с халатами?»

И тут она чуть не вскрикнула:

«Бороду-то я ему недостригла! Половину откромсала, а вторую? Да-да, именно тогда, когда я заканчивала стричь левую сторону, он обнял меня, и все понеслось в тартарары. Но чем-то мы же должны были пожертвовать? Пусть это будет половина его бороды».

Доктор Геннадий Федорович Рычагов в это время был по горло занят работой и думать не думал, что в его доме Тамара и Сергей занимаются любовью. Нет, не то, чтобы это предположение происходило из области фантастики, — раньше ему приходилось об этом задумываться, — но, убедившись, что все его подозрения беспочвенны, он больше не возвращался к этому вопросу. Сегодня же он думал только о делах.

Рычагов приехал на службу довольно поздно, в такое время утренний обход уже заканчивался. Но так уж было заведено в больнице, что, если даже Рычагов нарушал распорядок, ему и слова не говорили. Тут ценили его талант и понимали, в случае чего, за Геннадия Федоровича есть кому заступиться, его пациентами были многие влиятельные люди.