Андрей Воронин - Личный досмотр

— Тьфу на вас, — сказал Комбат.

— Вот она, благодарность современной молодежи, — с горьким сарказмом провозгласил Антон Антонович. — Бьешься как рыба об лед, вытаскивая его из тюрьмы, ты рискуешь жизнью и, более того, репутацией, разыскивая человека, готового выслушать этого хупитана, ждешь заслуженных тобою слов благодарности, и что ты слышишь? «Тьфу на вас!»

— А что вы хотите? — вступился за Комбата Подберезский. — Вы бы еще дантиста упомянули, — Или СД, — подхватил Борис Иванович. — Так вы серьезно?

— Молодой человек, — напыжился толстяк, — знаете, сколько стоит час моего рабочего времени? Вы думаете, я убил на вас трое суток только для того, чтобы так бездарно пошутить?

— Все, — сказал Борис Иванович, — устыдили.

Поехали.

Садясь в машину, он оглянулся и окинул долгим прощальным взглядом высокий кирпичный забор, густо оплетенный поверху колючей проволокой.

— К черту, ребята, — запоздало ответил он сокамерникам. — Даст Бог, еще увидимся

Человек в штатском, представившийся Комбату Иваном Андреевичем, был примерно одного с ним возраста, но на этом сходство заканчивалось: сидя друг против друга за широким, как танковый полигон, девственно чистым столом, они составляли разительный контраст.

В противоположность Рублеву, Иван Андреевич не носил усов и не отличался атлетическим телосложением, хотя его худоба, как показалось Борису Ивановичу, была сродни скорее спортивной жилистости легкоатлета, чем дистрофичной изнеженности кабинетного пожирателя пророщенного овса. Аккуратная, уложенная волосок к волоску прическа была совершенно белой, а вот брови седина почти не затронула, и они странно контрастировали с шапкой белоснежных волос.

До блеска выбритую длинноватую верхнюю губу Ивана Андреевича пересекал короткий, тоже какой-то очень аккуратный шрам. Щеки у Ивана Андреевича были впалые и даже, казалось, лоснились от бритвы, подбородок внушал невольное уважение твердыми и правильными очертаниями, темные глаза смотрели прямо и проницательно, и вообще Иван Андреевич был очень похож на знаменитого артиста Василия Ланового в роли Ивана Андреевича, сотрудника ФСБ, переодетого в штатское.

«Полковник, никак не меньше», — на глаз оценив начальственные складки на лице собеседника, решил Борис Иванович. Он ошибся, хотя и совсем немного:

Иван Андреевич вот уже год как ходил в генерал-майорах.

Выключив телевизор, Иван Андреевич некоторое время сидел молча, задумчиво глядя в потухший экран, потом медленно вынул из кармана потертый старомодный кожаный портсигар со съемной крышкой, вынул длинную сигарету с золотым ободком и закурил, выпустив дым из ноздрей.

«Вот те раз, — подумал Борис Иванович. — Полковник, а сигареты как у шлюхи».

Словно перехватив отголосок этой мысли, Иван Андреевич встрепенулся и через стол протянул портсигар Комбату.

— Благодарю вас, — вежливо отказался Борис Иванович. В этом просторном кабинете с мягко лоснящимся дубовым паркетом и тяжелыми портьерами на высоких окнах почему-то хотелось разговаривать негромко и вежливо, чистым литературным языком, без междометий и жаргонных словечек, и, уж конечно — боже сохрани! — без каких бы то ни было намеков, двусмысленностей и туманных сравнений. — Не употребляю, бросил.

— А я вот, представьте, не могу, — посетовал Иван Андреевич. Посетовал без горечи или иных ненужных эмоций — просто констатировал факт. — Что ж, — продолжал он, вставая, и Комбат поразился тому, какой он, оказывается, высоченный, тонкий и гибкий, как кавалерийская пика, — давайте подведем черту.

Он прошелся по кабинету, ступая бесшумно и мягко, как крупный хищник, и Борис Иванович порадовался тому, что с этим человеком ему драться не придется, Борис Иванович не боялся хищников — ни крупных, ни мелких, но этот лощеный Иван Андреевич наверняка был бы серьезным соперником. Рублев сразу же проникся к нему неосознанной симпатией: сильные люди Комбату импонировали.

Иван Андреевич в два шага вернулся к столу и точным экономным движением сбил наросший на сигарете столбик пепла в массивную черную пепельницу. Борису Ивановичу показалось, что пепельница выточена из куска черного мрамора, но в минералогии он разбирался слабо и решил считать пепельницу просто каменной — так, на всякий случай.

— Вы даже не представляете себе, что вы сделали, — неожиданно горячо сказал Иван Андреевич.

— Почему же не представляю? — удивился Комбат. — Очень даже хорошо представляю. Два вагона оружия — это два эшелона костей. Арифметика простая.