Андрей Воронин - Умереть, чтобы воскреснуть

— Поезжай ты, — кивнул он Смольскому. — Регулярно выходи на связь.

Неплохо бы собрать родителей-дипломатов, по крайней мере тех, кто сейчас здесь, в Москве.

Обосновать новые, более строгие правила. Подопечные должны согласиться с ними, принять как горькое, но полезное лекарство.

Он не рассчитывал влюбить в ФСБ эту аристократию. Аристократы с наследственными привилегиями — неважно, ведут они свой род от рыцарей эпохи крестовых походов или от советских чиновников, — всегда презирали и будут презирать спецслужбы.

Ленин знакомый не заставил себя долго ждать.

— Пустит он тебя или мне убедить? — Слепой кивнул в сторону новой модели шестой «Ауди» серебристого цвета.

— Пускал уже, — заверил Смольский. — И не он один. Морщатся, конечно. Кто-то из родни уже пытался надавить, чтобы выделили нам вторую машину. Но все пока по-прежнему.

Серебристая «Ауди» легко рванулась с места, увозя вместе с Леной и другого, нежеланного пассажира.

— Сколько вообще народу знает, что мы охраняем компанию? — спросил Слепой у Каланцова, без всякого воодушевления пересевшего за руль «девятки».

— Друзья-знакомые, чада-домочадцы.

Новый водитель щелкнул переключателем, и в прокуренный салон «девятки» ворвались молодые голоса — в Денисовом авто стоял «жучок», позволяя держать «руку на пульсе». Денис с Мироном заинтересованно обсуждали новое поколение «Ауди», представитель которого побывал у них перед глазами.

— Нормальная тачка. Полный привод «Quattro», сцепление четкое. Движок тоже без вопросов — бензин на три и два.

— Я слышал, там всякие примочки вроде клавиши для ручника. Если трогаешься с пристегнутым ремнем, тормоз сам разблокируется.

— Ну, это не последний писк. Другое дело, что движок можно запускать и глушить не ключом, а кнопками.

Мирон наконец проявил свой характер: затеял спор по поводу разных консолей и предложил пари.

— Громкость у нас не регулируется? — спросил Слепой.

Давно он не сидел на прослушке. Либо получал выжимки снятой с «жучков» информации, либо сам добывал ее собственными методами. Если космонавты на орбитальных станциях и полярники на зимовке больше всего страдают от невозможности остаться в одиночестве, то главная беда гласных и негласных сотрудников спецслужб — поток ненужной информации, который приходится пропускать через себя. Слепой предпочел бы валяться в грязи в ожидании цели, чем слушать чужую болтовню.

Связка двух машин уже пересекла Кольцевую.

Дважды по дороге сотрудники ГИБДД тормозили «Мицубиси» за явные нарушения, но оба раза Денис закладывал в права весомые аргументы, и разбирательство быстро кончалось.

— Там, в квартире, тоже стоят «жучки»? — Слепому приходилось задавать много вопросов.

— А как же? Они, голубчики, больше нигде по стольку не торчат.

Слепой запомнил съезд с шоссе, первый поворот, второй. Озаряя сосновый бор, заходящее солнце превращало прямые стволы в медные колонны, разукрашенные мелкой насечкой. Глеб не мог позволить себе отвлечься на эту красоту, неумолчная болтовня портила пейзаж. Патлатый Каланцов со своим птичьим клювом криво улыбался: вам еще долго предстоит это бесплатное удовольствие.

На арендованной посольством даче Коломийцев поздравил их с успехом. Он не сказал «с завершением операции». Операция «Оазис» могла считаться завершенной только по возвращении исполнителей в Россию.

— Записал для вас первые отклики.

Он прокрутил записанное на видео короткое информационное сообщение. Набеленное лицо дикторши с подрисованными бровями под эмблемой катарского телеканала в верхнем уголке. На «картинке» струя из шланга поливает дымящиеся остатки внедорожника. Вид с другой точки: Яндарбиева укладывают на носилки и вносят в машину скорой помощи, на тротуаре видны сбежавшиеся на звук взрыва мальчишки.

— Доигрался, ублюдок, — Пашутинский покрутил головой, с хрустом разминая шею.

— Пока еще о смерти не объявили, — сказал Коломийцев. — Без сознания, положение критическое.

— Да подохнет он, уже подох. Я-то знаю, что ставил и куда.

— А пацан его? — спросил Веденеев.

— Вроде ничего, в рубашке родился.

— Спрашивается, какого черта ты, сволочь, держал при себе семью? — вслух обратился Пашутинский к Зелимхану, которого сам же считал скорее мертвым, чем живым. — Думал, ты здесь в безопасности? Неужели мозгов не хватало понять, что мы до тебя дотянемся?

— До всех дотянемся, — пробормотал Коломийцев. — И до этого рыжего, которого англичане отказались выдавать.