Андрей Воронин - Утраченная реликвия...

Шайтан встретил его так, словно они не виделись три пятилетки. Оставленный ему корм он, разумеется, сожрал без остатка и по старой щенячьей памяти, от нечего делать закусил ботинком – к счастью, старым, давно просившимся на помойку. Валерий потыкал его в изгрызенный ботинок носом, но без особого энтузиазма: во-первых, пес был молодой и, естественно, должен был найти себе какое-то занятие, а во-вторых, видеть его все равно было приятно.

Он накормил пса, наполнил водой его миску и вывел Шайтана на прогулку. На улице и в парке Валерий все время ловил себя на том, что настороженно оглядывается по сторонам, однако ничего особенного с ним не произошло, за исключением того, что на собачьей площадке Шайтан снова сцепился с давешним доберманом – все никак у них, болезных, не получалось окончательно выяснить, кто круче. К счастью, хозяин добермана оказался мужиком солидным, понимающим и неплохо воспитанным. Валерию удалось с его помощью предотвратить собачье кровопролитие. Потом они закурили и немного побеседовали, обсудив темы, которые интересуют только собачников.

Владелец добермана пожаловался, что его питомец не всегда способен дотерпеть до прогулки, и Валерий успокоил его, сказав, что у гладкошерстных это нормальное явление, которое может продолжаться до двухлетнего возраста. Утешение было, конечно же, слабое, но хозяин добермана все же успокоился: как ни крути, а узнать, что ты страдаешь не один, а в весьма большой компании, бывает чертовски приятно.

Поздно вечером Валерий сидел перед телевизором и рассеянно глядел на мельтешение цветных пятен за выпуклым стеклом экрана. Он прокручивал в памяти события минувшего дня. Шайтан лежал на ковре рядом с креслом, положив морду на вытянутые лапы и вполглаза наблюдая за развитием событий в очередном телевизионном боевике. Уши его пребывали в постоянном движении, особенно когда на экране начиналась беготня со стрельбой; время от времени он негромко поскуливал, комментируя происходящее. Свет в комнате не горел: для того чтобы разглядеть стоявшую на журнальном столике бутылку водки, Валерию хватало голубоватого мерцания телевизора. Бутылка была откупорена, но Бондарев пока не притронулся к ее содержимому.

На протяжении многих лет основу существования Бондарева составляли приказы и рефлексы. Приказ задавал направление движения, определял стратегию, а рефлексы бывалого солдата составляли основу его тактики – куда поставить ногу, за какой бугорок нырнуть, в какую сторону отклонить голову, чтобы автоматная пуля просвистела над плечом, а не влепилась тебе в переносицу.

«Хреново, – думал Валерий, зажигая новую сигарету от окурка предыдущей, – хреново целиком состоять из рефлексов и привычки к слепому повиновению. Саныч сказал: расслабься, выкинь все из головы и выпей водки, – и вот она, водочка, стоит на столе, греется, дожидаясь, когда мне надоест насиловать свои мозги. Так и тянет махнуть на все рукой и целиком довериться Фантомасу: он начальство, ему виднее. А наше дело солдатское: день прошел, и хрен с ним, жив пока – и ладно… Жратвы навалом, водка под рукой, наливай и пей, а об остальном отцы-командиры позаботятся!»

Пить водку ему окончательно расхотелось. Адреналин вместе с кровью бестолково бродил по всему телу, бросаясь то в руки, то в ноги, побуждая куда-то бежать и что-то делать – не то бить морды, добиваясь правды, не то рвать когти, пока не поздно. Валерия так и подмывало снять трубку и позвонить Филатову, но он сдерживался. Это выглядело бы чертовски глупо: столько лет не виделись, встретились совершенно случайно, и сразу такое… И потом, вряд ли стоило пороть горячку: они ведь все равно договорились, что Филатов придет завтра утром. По поводу, блин, трудоустройства… До утра-то, наверное, можно потерпеть!

Он продолжал упрямо сидеть перед бессмысленно бормочущим телевизором, и постепенно дело пошло на лад, как будто где-то глубоко в мозгу вода начала размывать некую плотину, воздвигавшуюся десятилетиями.

Очевидные факты, лежавшие беспорядочной грудой, стали мало-помалу связываться в логические цепочки. Валерий старательно пробовал эти цепочки на прочность, и, когда они рвались, аккуратно откладывал обрывки в сторону – авось потом пригодятся. Перебирая цепочки звено за звеном, он вытаскивал на поверхность выводы – чудовищные, но неоспоримые. Он атаковал эти выводы со всех сторон, ища слабину, не находил ее и мрачно кивал в такт собственным мыслям: да, да. Да. Кажущаяся очевидность сделанных выводов не обманывала его, он понимал, что все это еще нуждается в доказательствах, найти которые, скорее всего, не удастся, но он был солдатом и знал другое: там, на войне, им было не до сбора доказательств. Кто успел, тот и съел, а кто не успел, тот опоздал – так было там, на войне, и, похоже, здесь, на гражданке, в огромной мирной Москве, это правило снова начало вступать в силу.