Андрей Воронин - Утраченная реликвия...

Его черный «Хаммер», неуловимо похожий на гигантского энцефалитного клеща, был нахальным образом припаркован прямо у крыльца ментовки, непосредственно под знаком «Остановка запрещена». Эта зверская телега, нагло сверкая полированными плоскостями, кособоко торчала на краю проезжей части, забравшись двумя колесами на выложенный фигурной плиткой тротуар, и привлекала полные черной зависти взгляды двоих сержантов, пытавшихся в сторонке реанимировать ушедший в глухую несознанку сине-белый «уазик». Саныч прыгнул за руль и сразу же опустил стекло: он привык курить в открытое окошко и туда же выбрасывать бычки, а на муниципальные штрафы за несоблюдение чистоты на улицах ему было наплевать.

Валерий уселся рядом с ним и тоже опустил стекло.

Сквозняков Саныч не боялся, а Валерию сейчас было безразлично – хоть сквозняк, хоть ураган, хоть землетрясение. Он все никак не мог отойти от шока, вызванного дневным происшествием, и, честно говоря, никак не мог поверить в то, что свободен.

Саныч запустил двигатель, снял с бритого черепа кепи и небрежно зашвырнул его на заднее сиденье.

– Ну, – сказал он, не выпуская из зубов сигареты, – очухался, боец? Рассказывай, сильно они тебя замордовали?.

– Терпимо, – сказал Бондарев, откидываясь на обитую натуральной кожей спинку сиденья и нащупывая затылком упругую мягкость подголовника. – Спасибо, Сан Саныч. Как вам удалось так быстро меня вытащить?

– Мы своих не бросаем, – включая передачу и мягко трогая тяжелую машину с места, проворчал Саныч. – А ты думал, это просто слова, вроде рекламного объявления? И потом, это было совсем несложно. Им нечего тебе предъявить, и сказал ты все, что знаешь… Или не все?

Он бросил на Валерия быстрый косой взгляд через плечо. Бондарев глубоко затянулся сигаретой, окутавшись дымом, и прищурился, глядя в окно. Над ответом следовало хорошенько подумать.

Впрочем, Саныч не первый день жил на свете и расценил его молчание как вполне определенный ответ. Он переключил передачу, небрежно смахнул пепел с сигареты в открытое окно и сказал:

– Я так и думал. Правильно, боец. Много будут знать – скорее запутаются. А они, когда запутаются, начинают хватать всех, кто под руку подвернется, и шить все подряд, невзирая на обстоятельства. Я знал одного парня, у которого было стопроцентное алиби, а ему все равно прилепили десятку строгача за вооруженное ограбление с покушением на убийство. И свидетели нашлись, и потерпевшие его опознали, и вообще… В общем, хорошо еще, что вышку не дали. Шесть лет до амнистии парился, как один день… Пива хочешь?

– Водки хочу, – честно признался Валерий.

– Водки дома выпьешь, – сказал Саныч. – Не возражаю и даже рекомендую, но – дома! А пока – вот, держи…

Не снижая скорости, он запустил руку за спинку сиденья, порылся там, весь перекосившись, и протянул Валерию жестянку – холодную, разве что не запотевшую. Валерий вскрыл ее, выбросил в окно сигарету, которая уже начала жечь пальцы, и сделал основательный глоток. Он был вынужден признать, что Саныч прав: пиво подействовало не хуже валерьянки. По крайней мере, теперь ему не приходилось делать над собой усилие всякий раз, когда он хотел разжать челюсти.

– Послушай меня внимательно, Бондарь, – снова заговорил Саныч, ведя машину с рассеянной ловкостью коренного горожанина и прирожденного автогонщика. – Я по морде твоей вижу, что ты себя поедом ешь: дескать, ушел, бросил товарища в беде, подставил, предал…

Ты это брось, понял? С точки зрения уголовного кодекса ты чист, как новорожденный младенец. Ты даже нашу внутреннюю инструкцию не нарушил, а соблюсти ее, поверь, иногда бывает посложнее, чем уголовный кодекс.

Обеденный перерыв, лавочка закрыта… Вы имели полное право по очереди отлучиться на обед, и никто не виноват, что первым ушел ты. Если бы получилось наоборот, на твоем месте сейчас сидел бы Дракон и тоже корчил из себя кисейную барышню: ах, я подлец, как я мог!

– Я не дитя малое, – сказал Валерий, задетый за живое «кисейной барышней», – сам все понимаю. Все равно погано на душе.

– Хорошего мало, – согласился Саныч. – А только твоей вины тут нет. Ты меня знаешь, Бондарь, я в утешители не гожусь, и, если бы Дракон был на твоей совести, у тебя бы уже ни одной целой кости не осталось.

Но ты ни при чем. Если тут кто и виноват, так это сам Дракон. Ч-ч-черт!!! Не для того я вас днем и ночью, как собак, дрессирую, чтобы вы подыхали, даже не сняв ствол с предохранителя!