Владимир Князев - Игра втемную

— А, это ты… Здорово дядь Федь. На побывку?

— А то. Уж забыл, с какой стороны к жинке подходить.

— Ладно, рассказывай. Тут Петро для тебя портсигар передал, что ты у диспетчерши на лесоскладе забыл. Кто это с тобой?

— Парни к Женьке Звягину, в гости едут. Служили вместе. Ты давай быстрей свои бумажки оформляй. У меня, в отличие от тебя, время не казенное… И портсигар не забудь.

Мишаня с Шуриком отдали Колунову свои паспорта. Тот скрылся в низкой мазанке, которая, видимо, являлась караульным помещением. Минут, через пятнадцать он вышел, сопровождая лейтенанта пограничника. Офицер поправил портупею, поднялся на подножку «Урала» и заглянул в кабину.

— Привет, Федор. Свет включи.

Водила зажег светильник. Лейтенант изучающее осмотрел пассажиров и спросил:

— Надолго?

— Пока не надоест, — ответил Шурик.

— Должен довести до вашего сведения, — официально сообщил лейтенант, — там, — он махнул рукой за шлагбаум, — сопредельная территория и мы за вас ответственности не несем. Так что будьте внимательны и осторожны, когда гуляете. Не ровен час, в Грузию попадете.

— Ясно командир.

— Ну, доброго пути. Езжай Федор, — лейтенант махнул рукой, Колунов поднял шлагбаум.

— Спасибо, Николаич. Обратно поеду — Яблочков подброшу. Бывай!

Еще минут сорок машину трясло на дорожных колдобинах и покачивало на шатких мостках через реку. Наконец, из-за поворота показался сельский погост, а сразу за ним — поселок. Вокруг тишина и тьма кромешная, хоть глаз выколи. Ни одного огонька не видно.

Федор подъехал к небольшому, ухоженному домику за невысоким, но крепким забором из толстых досок. «Это от коров, — пояснил Федор, — чтобы на огороды не забредали». Посигналил. За окошком вспыхнул тусклый огонек. Глухо зарычала и залилась лаем дворовая собака. Ей начали вторить соседские. Скрипнула входная дверь, и на крыльцо вышел крепкий паренек в наброшенной на плечи телогрейке, с «вертикалкой» в одной руке и керосиновой лампой — в другой.

— Кого там черти принесли, на ночь глядя?…

— Жека! Это я, Федор! Тут к тебе ребята из города. Говорят, вместе служили.

Звягин подошел к калитке и посветил «летучей мышью».

— Ё-ма-ё! Шурик! Здорово, братишка! Заходи, заходи… И ты, паря, не стесняйся. Как звать-то?

— Мишаня.

— Вот и отлично, Мишаня! Пошли, пошли в дом. Я, пока, холостякую. Жена в роддоме, в районе. Так что мы по-свойски, по-мужицки. Шурик — ты молодец, что приехал. Не пожалеешь. Я тебе такой праздник жизни устрою — вовек не забудешь.

Звягин по-быстрому накрыл на стол: свежие огурчики, помидорчики, зелень, грибочки, сало, картошка. Притащил из чулана четверть самогона, достал стаканы.

Сели, налили по первой, чокнулись. Выпили залпом. Мишаня начал глотать ртом воздух. Шурик сунул ему под нос соленый огурчик, а сам, с аппетитом захрустел пряной капусткой…

Так они просидели почти до рассвета, вспоминая свое солдатское житье-бытье. Мишаня не выдержал нагрузок и свалился. Звягин оттащил его на широкий диван.

— Устал человек. Да и тебе, Шурка, не мешало бы отдохнуть с дороги. Я-то, балбес, совсем тебя разговорами замучил.

— Нет, все нормально, — проговорил Шурик, подавляя зевоту.

— Чего уж нормального. Давай и ты, в люльку. Отоспишься — еще поболтаем. Все. Рота — отбой!

Как же прав был Федор, когда предупреждал о гостеприимстве и приветливости односельчан. Каждый из них считает святым своим долгом, лично засвидетельствовать почтение приезжим. Да еще, видимо, соревнуются: кто раньше поспеет, тот и молодец. С их точки зрения — глубокое уважение.

Оставшееся время до восхода, как и было предначертано, Шурика с Мишаней никто не беспокоил. Но, едва забрезжил рассвет…

…— Петрович, ты дома? — сам по себе негромкий окрик, в утренней тишине, прозвучал, как Иерихоновы трубы. По крайней мере, Шурику именно так показалось спросонья.

Звягин, потягиваясь и зевая, открыл двери и сощурился от яркого солнца.

— Рыжий, ты, что ли? Шурка, иди, посмотри на это чудо.

За плетнем, разделявшим дворы, стоял мужичок с ведром яблок. На голове, огненная шапка жестких, торчащих в разные стороны, давно нестриженных волос. Одет, в гимнастерку сороковых годов, с расстегнутым воротом и заправленную в застиранное галифе. На ногах — стоптанные «керзачи».

— Ну, заходи, раз пришел.

Не спеша, с трудом, Рыжий перебрался через забор. Так же, неторопливо, подошел к крыльцу. Степенно сел на ступеньку. Скрутил «козью ножку». Внимательно осмотрел ее. Закурил.