Илья Рясной: Бугор

Один из работяг взял лопату. Другой потянулся за прутом. И Баклан вдруг понял, что сделал что-то не то. Он всегда осознавал это уже после того, как все было сделано.

— Не надо, — поднял руку бригадир. — Тут же не беспредел.

— То-то, — осклабился Баклан. Он распрямился гордо, ощутив себя победителем.

Есть ему дали. И он уже в радужных мечтах ощущал себя королем. Подожмет тут всю эту шушеру, крутым заделается. Как вор на зоне — на него все пахать будут, план закрывать, а он будет сидеть и плевать в потолок. Испугался его бригадир. Куда ему против Баклана? Да никуда. Боится, козел. Боится.

— Зря ты так, — подошел к нему вечером потертый, будто его протащили по дну реки, бродяга. — Плохо ты себя вел. Кузьма не любит.

— А я в зад вашего Кузьму, — пообещал он.

— Ox, — с сожалением вздохнул бомж.

Утром Баклан опасался, что его понт перестали принимать всерьез, что сейчас навалятся и врежут ему за все. Но есть ему дали без звука. Он уселся на лавку под тентом, и вокруг него образовалось пустое пространство, будто он заражен страшной болезнью. И даже на работу не пригласили. Так что все получалось по нему.

— Ничего, будут вам порядки, — прошептал он.

В одиннадцать часов послышался гул. Выглянув из барака, Баклан увидел приближающийся вездеход. На нем привозили продукты и все необходимое, а также приезжали всякие типы из «штаба» партии.

Из вездехода выпрыгнул высокий, широкоплечий человек в военном комбинезоне — чистом и выглаженном. Баклан сплюнул. Он ненавидел таких чистюль, интеллигешек и вообще очкариков. Бесполезные люди. Самомнение огромное, пока первый раз им по хрюкальнику не въедешь. А потом куда все девается — вместе с кровью и соплями? С «чистюлей» прибыла еще пара человек свиты — один широкоплечий, татуированный, другой высокий, лысый, озирающийся все время, лицо его будто гирей прижали — все внутрь вдавлено. Он сразу мутным взором срисовал Баклана, и Баклан нагло ухмыльнулся..

Баклан улегся на ложе и прикрыл глаза. Ему было скучно, но в общем-то не так уж и тоскливо.

Потом пришел бригадир и, стараясь не смотреть на Баклана, сказал:

— Иди. Начальство зовет.

— Кто?

— Бугор.

— Это тот профессор с манжетами? — презрительно сплюнул Баклан.

— Он.

— Ладно. Как начальство не уважить. В вагончик, в котором обитал бригадир. Баклан зашел — руки в карманах. Там сидела вся троица.

— Вот, значит, нарушитель спокойствия? — улыбнулся Бугор.

— Ну а че?

— Да ничего, — подал плечами Бугор. — Работать надо.

— Где это видано, чтобы рабочий класс не кормить.

— Рабочий класс — это который руками работает, — спокойно произнес Бугор. Он говорил, слегка улыбаясь, так что Баклан ощущал — его выдвинутая челюсть, и руки в карманах, и блатные словечки, и кураж — все мимо. — А вы обычный мелкий уголовник.

Он говорил на «вы», не тыкал, как все тыкали Баклану всю жизнь, не матерился, не орал, как положено начальнику партии. И это тоже выводило Баклана из себя.

— Где это видано — по двенадцать часов в дерьме копаться, а, начальник? Я чего, дурной, а? Я что, опущенный, да?

— Пока нет, — спокойно произнес Бугор.

— Э, ты чего, мужик? — прищурился Баклан.

Но Бугор уже отвернулся от него, потеряв всякий интерес.

— Поехали, — сказал он.

Его сопровождающие встали… Он обернулся, окинул Баклана с ног до головы пронизывающим взором.

— Знаете, наш коллектив крепко держит переходящее Красное знамя. Потому что работают все. Не за страх, а за совесть…

— И на хрен? — не нашелся сказать ничего лучшего Баклан.

— А любимая песня здесь «Увезу тебя я в тундру».

— Ага, нанайские танцы, — усмехнулся Баклан уже вслед уходящим.

Когда он вернулся, его бил колотун. Он пытался преисполниться к самому себе гордости, что даже самого главного послал на хрен. Что сделает? Выгонит? Пускай. Баклану разонравилось тут уже на третий день. И задерживаться он здесь не собирался… Вот только пугало то, с каким видом глядел на него Бугор. Как на пустое место. Как на предмет, который то ли стрит переставлять на другое место, то ли нет…

— «Увезу тебя я в тундру», — хмыкнул Баклан. — Во мудило…

Приехали за ним ночью. Трое бугаев. Фонари в лицо. Ружье в морду.

— Заточку, — потребовал тот, лысый, который приезжал с Бугром, у которого морда вдавлена.

— Пошел ты… — начал было Баклан.

Тут ему и съездили от души по морде тяжелым прикладом.

А потом кинули в кузов вездехода. Везли долго.

— Знаешь, что значит — увезу тебя я в тундру? — спросил человек с вдавленным лицом.