Илья Рясной - Цеховики

— С кем пиво пил?

— Там местная братва. Наши ребята, работяги. Помню, Серега был, кличка Пинцет. Приглашал еще заезжать. Да только не довелось…

— Ладно, вали отсюда. Будем думать.

— Думайте… Все одно под мокруху меня подведете. Я вас, гадов, хорошо знаю…

— Иди, иди, обличитель нашелся. — Я нажал кнопку звонка, и в проеме появился выводной.

— Эта, — Кузьма обернулся, — мне те двое издаля показались знакомыми.

— Ты их раньше видел?

— Вроде видел когда-то.

— Кто они?

— Не помню, хоть убей. Вспомню — скажу.

Когда его увели, Пашка поморщился:

— Ребус.

— Он может за нос водить. Чухнул, что мы колеблемся, и решил поиграть, голову заморочить, чтобы мы его показания проверяли и меньше занимались его сообщником.

— И он своего добился. Придется показания эти проверять. Черт, людей мало, — раздраженно ударил по столу Пашка. — В РОВД решили, что «висяк» скинут, поэтому из трех оперов одного забрали, а второго еще поручениями загрузили.

— Я им дам — забрали! Скажи, что, если оперов не будет, я на имя Евдокимова и Самойличенко такие рапорта накатаю!

— Ладно, решим. Все равно нам никуда от проверки показаний Бородули не деться…

Серегу Пинцета — завсегдатая пивной и постоянного клиента отделения милиции поселка Сосновка — оперативник из моей бригады нашел в камере, где тот мотал восьмые за свою жизнь пятнадцать суток. У Пинцета была страсть спьяну бить посуду, окна и защитные стекла на автобусных остановках. Его последней на счету жертвой стал телефонный аппарат. Оказалось, что Пинцет хорошо запомнил Кузьму Бородулю.

— Хороший мужик. Правильный, — кивнул он. — И спокойный. В пивнухе познакомились за день до того, как меня ваши архангелы опять захомутали.

— То есть — четвертого числа, — произнес оперативник.

— Точно. Мы с корешами стояли. Он к нам подошел. Сразу видно, свой мужик — татуированный весь. Говорю же, свой в доску. Рассказал, как срок тянул, — они, оказывается, с Палычем на одной зоне куковали. Только в разное время. Мы ему по такому делу пивка налили.

— Не рассказывал, зачем приехал?

— Говорил, какому-то буржую что-то на даче ремонтировать. У него сумка с инструментами была. В тот день этот «пиджак» обещал ему заплатить. Кузя загудеть хотел.

— А потом?

— Потом я немного загрузился и хотел слегонца посуду в пивнухе побить. Но Кузьма удержал. Правильный мужик.

— Он был один?

— Один.

— Не говорил, что с кем-то хочет встретиться?

— Про «пиджака» говорил — и все.

— Ладно, сиди. И не бей больше телефонных будок.

— Так я не по злобе, а по глупости…

В тот же день Пашка Норгулин начал поиски мадам, собирающей стеклотару в районе автобусной станции Сосновка. Надьку Колченогую знали там все. Она была инвалидом второй группы и посвятила остаток жизни благородному делу очистки окружающей территории от пустых бутылок. Часть прибыли платила местной шпане, которая ограждала ее от происков конкурентов и прочих неприятностей. Пашка узнал ее адрес.

Надька жила в добротном кирпичном доме, во дворе которого стоял «москвич». Похоже, на бутылках можно было жить очень неплохо. Удивляться нечему. Рядом — пляж, куда по воскресеньям съезжаются горожане. Все с пивом и лимонадом. А бутылка — двадцать копеек. Пятьсот бутылок — сто рублей. Два дня стахановской работы.

Пашку Надька встретила настороженно. Видимо, проведала о новом законе, посвященном борьбе с нетрудовыми доходами.

— Ничаво ня знаю, бутылок нигде ня собираю, — загундосила она. Ей вторил мордатый, похожий на бульдога мужик, являвшийся ее мужем.

— Ничего не знаем. Все скоплено своим трудом, сделано вот этими руками!

— Да плевать мне, как это все скоплено, — отрезал Пашка. — Меня не волнует, где вы собираете бутылки и куда их деваете.

— А чего пришел тогда? — немного расслабляясь, но все еще настороженно осведомилась Надька.

— Пришел арестовать тебя за отказ от дачи показаний, — хмыкнул Пашка.

— Это как это? Это чегой-то?

— А то. Вместо того чтобы отвечать на вопросы сотрудника уголовного розыска, вы тут мне хоровую капеллу устраиваете. Не будешь ясно и четко отвечать на вопросы, поедешь со мной.

Надька поняла, что с ней шутить не собираются.

— А я чего? Я готова.

— Мы готовы, — поддакнул муж, но Надька зыркнула на него так, что его моментом сдуло.

Тупой и бестолковой Надьке понадобилось минут сорок, чтобы вспомнить — она действительно видела четвертого августа двоих субъектов. Один в темной телогрейке, другой в светлой куртке. Последний отдал ей пустую бутылку из-под пива.