Илья Рясной - Ночь длинных ножей

Алейников кашлял и тряс головой В ушах будто были затычки, и звуки с трудом пробивались через них. Но вроде никаких серьезных повреждений, ничего не поломано, не отбито.

Пыль стояла столбом. Дым ел глаза. Продолжали осыпаться куски штукатурки, и откуда-то сверху, с разбитой полки, шурша, сыпался сахарный песок. И над всем этим повисли крики безумной боли.

— Выбираемся, — дернул он за руку тоже исходившего кашлем Мелкого брата. — Да живее!

Они выбрались в коридор, и за их спиной с грохотом обрушился здоровенный кусок штукатурки.

— Бери! — кивнул Алейников Мелкому брату на капитана, закатившего глаза, — его ноги были перебиты. — Тащим!

Они пробирались по лестнице, которая угрожающе раскачивалась. И тут послышался треск. Это хором заработали пулемет и несколько автоматов.

«19 часов 42 минуты. Начался массированный обстрел территории и здания ВОВД со стороны промзоны, сахарного завода и строящегося здания. В 19 часов 42 минуты открыт ответный огонь…»

Алейников спускался с Мелким братом по лестнице, волоча раненого капитана. Они выбрались на воздух, который тоже был наполнен здесь запахами пыли, гари. Алейников огляделся и увидел, что их крыло здания уцелело. Стена соседнего крыла обрушилась, обнажилось содержимое комнат, как будто с кита сорвали кожу, выставив напоказ изуродованные внутренности.

После этого память его сохранила какие-то куски, и порядок того кошмара восстанавливался в сознании с трудом Осталось в памяти больше то, что было второстепенным — бетонное крошево, мелкая пыль на зубах… Развороченная, смятая пожарная машина… Заваленное обломками тело… Стеклянные, смотрящие вверх зрачки лежащего на спине сержанта… И назойливый стрекот автоматов, в который вклинивался грохот ручного пулемета.

Били боевики больше для порядка, не надеясь особенно никого достать — расстояние было велико. Им, в принципе, должно было хватить того, что они уже сделали… Но пули все же зацепили пару человек.

Алейников стрелял в ответ… Раненые стонали, те, кто мог стонать… И промедол тек рекой, выдавливаясь из одноразовых шприцев.

— Черт, помоги, — крикнул майор в сером камуфляже — замкомандира ОМОНа.

Алейников кинулся к завалу, пригибаясь… Извлекать было нечего. Размозженный труп…

— Черт, где подмога, — застонал омоновец, подхватывая ручной пулемет и посылая длинную очередь. С промзоны и домов продолжали стрелять…

— Рвануть к е… матери давно надо было те халупы! — майор послал еще одну очередь.

Алейников, один из немногих, кто четко понимал, что происходит и как действуют в таких ситуациях, пытался вместе с майором-омоновцем взять ситуацию под контроль, давал указания, вытаскивал из-под завалов людей, организовывал огневой отпор. Стрелял сам. Его руки и лицо были в крови. Он провел рукой по лицу, решив, что его задело пулей или осколком. Но это была чужая кровь…

Отдел остался без электроэнергии, связи. По носимой рации замкомандира ОМОНа, срываясь на хриплый крик, доложил о нападении на «Казбек-1» и «Спутник-1» — то есть в штаб группировки и управление УВД…

«20 часов 01 минута. Вызван ОМОН УВД МВД по ЧР для прочесывания домов, из которых велся огонь…»

Между темуходили минуты… Подмога все не шла. Как всегда — когда прижимает, вся военная машина разворачивается непозволительно медленно. А за медлительность на войне платят самым дорогим — человеческими жизнями.

— «Казбек», у нас двухсотые. И трехсотые. Пришлите вертолет, — твердил замкомандира ОМОНа.

Обстрел продолжался. Вертушек и подмоги все не было.

— Дома бы зачистить, — появился начальник временного отдела. Его качало, лицо и камуфляж были в крови. Он кричал, будто боясь, что его не слышат — признак контузии.

— Ни хрена. Людей больше терять не имею права, — крикнул замкомандира ОМОНа. — Местные омоновцы пусть подработают… Со своими бы разобраться…

«21 час 00 минут. Уточнены данные о потерях. 16 убитых, 52 раненых…»

«21 час 25 минут. У „Казбека“ запрошены вертолеты для вывоза раненых и медпомощи. Огонь по территории отдела прекратился».

«21.45 — повторно запрошены вертолеты…»

Вертушки все не шли. По рации сообщили, что на разблокировку движется колонна Челябинского ОМОНа. О ее приближении свидетельствовали автоматные и пулеметные очереди — омоновцы палили куда ни попадя, на малейшее движение.

А потом возникло какое-то сюрреалистическое дополнение к кошмару — к разгромленному райотделу двинулась толпа, чеченские женщины держали за руки маленьких детей. Перепуганные, возбужденные люди что-то галдели, требовали. И Алейникову вместе с подоспевшими местными омоновцами пришлось, как стоящему на своих ногах и более-менее целому, до хрипоты кричать: