Илья Рясной - Ночь длинных ножей

— Затылок тянет, — поморщился начальник криминальной милиции Нижнетеречного ВОВД подполковник Алейников, потирая широченной ладонью свой массивный коротко стриженный затылок.

— Чего, так? — спросил шкафообразный, в застиран ном, видавшем виды пятнистом комбезе, командир группы СОБРа, трясущийся на заднем сиденье «уазика» с завешанными бронежилетами окнами.

— Три контузии. Люди после такого не живут, — усмехнулся Алейников. — А у меня кость сибирская, толстая. Живучий такой назло врагам уродился.

— К перемене погоды тянет? — участливо поинтересовался командир группы.

— К взбучке, — Алейников посерьезнел. — Не нравится мне, как день начинается. Что-то будет.

— Мистика, — беззаботно отмахнулся собровец.

— Предчувствия? Не знаю, мистика — не мистика. Но обычно срабатывает…

Алейникова действительно мучили дурные предчувствия. Он привычно собрался, стал напряженнее. Пусть внешне это и не сказывалось, но глаз ловил мельчайшие детали, чувства были обострены. Он был уверен — сегодня что-то непременно случится, хотя и не особо верил в потусторонние дела. Подполковнику милиции положено верить в реальность — грубую и зримую. А реальность состояла в том, что им сегодня предстоит устроить фейерверк — взорвать очередной мини-завод — несколько перегонных цистерн, здоровенный аналог самогонного аппарата, дающий немалые деньги, на которые живет вся авторитетная братва Нижнетеречного района.

Алейников расстегнул еще одну пуговицу камуфляжной куртки. Пыль, жара невыносимая. Бойцы трясутся в кузове грузовой машины, это гарантия, что вылезешь оттуда как черт, — весь в грязи, и стирка камуфляжа обеспечена. На броне БТРа тоже хорошего мало. Пыль вдыхается в легкие, оседает на зубах, разукрашивает лицо и руки и въедается в комбезы. Пыль, пыль… Алейников ненавидел пыль…

— Душно. Жарко. Гнусно, — прокомментировал он обстановку.

— А что ты хотел? — пожал плечами собровец. — Чечня.

— Хорошо в краю родном, — хмыкнул Алейников. Колонна машин, тяжело отвалившая от здания временного отдела внутренних дел, теперь пылила по прямой, как шпала, главной улице станицы Ереминской — Нижнетеречного райцентра. Машины миновали центр станицы с неизменным для таких населенных пунктов парком с давно потухшим вечным огнем памяти погибшим солдатам и с обшарпанным клубом с колоннами и гипсовой лепкой, в которой главные элементы орнамента — звезды и серпы с молотами. Еще недавно в этом клубе у станичных ваххабитов и бойцов ополчения было место сборищ.

Машины оставили позади нескольких больших бетонных и кирпичных зданий, которые когда-то были райсоветом, райторгом, районе — только теперь этот «рай» потерян и в зданиях сегодня военная комендатура, администрация, все там оцеплено, перегорожено, простреливается, заставлено бронетехникой и армейскими автомашинами связи, все рассчитано на долгую оборону.

Рядом с «уазиком» бежала, подпрыгивая, поджарая, ободранная, грязно-белая псина и дико лаяла, будто готовясь вцепиться зубами в протектор. За ней следовали двое менее шустрых, но не менее злобных ее сородичей.

— Даже псы в Чечне вредные, обязательно облают военную машину, — хмыкнул Алейников.

— Ну да.

— Джохар, Джохар, — позвал, отведя бронежилет и высунувшись из окна, Алейников собаку. Та, удивленно взглянув на него, отстала от машины…

Машины миновали частный сектор, состоящий из бедных, скрытых за глухими заборами каменных домиков, проскочили мимо давно не крашенных, грязных, казалось, вот-вот готовых рухнуть пятиэтажек на окраине. В станице лишь недавно появилось электричество и худо-бедно заработал водопровод. Слишком долго эти блага цивилизации считались здесь канувшими в Лету, в ту советскую Лету, когда здесь еще можно было жить, а не выживать.

Справа бледнело стальное, почти круглое, небольшое озеро, в нем плескалось несколько ребятишек, и на берегу застыла красная пожарная машина, забирающая воду для технических нужд отдела. Впереди возник северный блокпост с неизменным полосатым массивным шлагбаумом. Здесь заканчивалась станица Ереминская.

«Уазик» замедлил скорость и начал объезжать бетонные кубики, уложенные таким образом, чтобы на скорости блокпост не проскочила ни одна машина. У дороги приютилось уродливое сооружение из тех же бетонных кубиков — хоть худая, но защита, за ним — окоп и вкопанный в землю вагончик. Здесь можно жить и даже держать оборону. Здесь жутковато по ночам, когда ощущаешь себя в перекрестье прицела. Хотя, по статистике, на блокпостах гибнет не так много народа. Вчера здесь был обстрел, и ребята взвинчены.