Валерий Горшков - Реаниматор

— Не иначе, я вам по тому же самому делу, что и Якову, понадобился? — мигом смекнул, что к чему, гостеприимный отшельник. — Хотите копию с какого-нибудь заморского шедевра на стенку повесить?

— Ну, — смущенно отвел глаза Тихий, — признаюсь, не без этого! Но в первую очередь — тайга, природа. А картинка уже так, в нагрузку. Если, конечно, о цене сговоримся...

— Отчего ж не сговориться, — хмыкнул понимающе Варежкин. — Вы люди не бедные, как я погляжу. А мне, бобылю лесному, много не надо.

— Я в курсе, как вас последний раз отблагодарил Яков Игнатьевич, — сказал Тихий. — И считаю, что он, сукин кот, явно пожадничал! — с ходу закинул удочку мигом почуявший направление ветра авторитет. — Скажу вам по секрету, Самсонов, несмотря на свое богатство, никогда щедрым не был...

— Нормально, — сдерживая тронувшую губы довольную улыбку, после короткого молчания отозвался охотник. — Не обидел. Грех жаловаться.

Прохор прекрасно помнил, во сколько оценивали его самоучные художества успевшие нахапать денег «новые русские». Судя по свите и дорогим автомобилям, этот дедушка с трубкой совсем не беден. И к тому же он в курсе солидного гонорара, полученного от Яшки за копии. То, что старичок приехал в такую глушь отнюдь не за экзотикой, Варежкин понял сразу. Ему нужна картина. И он готов щедро платить. А у Прохора, как нарочно, заканчивались многие из «стратегических» запасов — спирт, краски, сахар и патроны. Поэтому он по-хозяйски указал рукой на дом и пробормотал, пытаясь скрыть полуулыбку:

— Проходите в избу. Сейчас я чайку соображу...

— Не утруждайте себя, дорогой хозяин, — покачал головой Тихий. — У нас с собой все, что нужно. Обузой мы вам точно не будем! — и авторитет сделал Бульдогу понятный без слов знак. Пал Палыч переадресовал его взглядом Дольфу. Тот, поиграв бровями, выжидательно воззрился на боевиков из джипа сопровождения. Амбалы немедленно сообразили, чего от них хотят, открыли багажник второго «чероки», не без усилий выволокли оттуда каждый по тяжелой картонной коробке размером с приличный телевизор и, следуя за уже шагнувшим на ступеньки крыльца Прохором, потащили дары в дом.

Через пять минут на грубом деревянном столе в просторной светлой горнице стояли открытые банки черной и красной икры, тарелки с тонко нарезанной нежно-розовой норвежской лососиной, копченым окороком, маринованными шампиньонами, кавказским лавашем, выложенными из банок различными европейскими маринадами и морскими деликатесами. Венчали гастрономический натюрморт три запотевшие, вытащенные из автомобильного холодильника литровые бутылки водки «Абсолют». Тут же расположились упаковка баночного пива «Кофф» и натуральные фруктовые соки в стеклянных бутылках.

От себя Прохор добавил к столу вареную картошку, соленые огурцы, большой кусок холодной медвежатины и огромную бутыль с чуть разбавленным спиртом, настоянным на клюкве.

Пока бойцы накрывали на стол, а охотник спускался в подпол за продуктами, Тихий, Бульдог и профессор Мазуркевич рассматривали написанные отшельником иконы, которые висели на всех стенах дома. В основном сюжеты были не канонические, а выдуманные самим художником, однако среди выполненных им работ попадались и копии известных специалистам икон. Перед одной из таких копий, висевшей возле полки с книгами, профессор-мухинец стоял особенно долго. Тщательно разглядывал икону — дубликат некогда вывезенного из России и томящегося в настоящее время в католическом Ватикане чудотворного образа Казанской Божией Матери.

Наконец, сняв очки и излишне тщательно протерев запотевшие стекла носовым платком, профессор ошарашенно посмотрел сначала на хранившего молчание Тихого, затем на то и дело одобрительно мычавшего Бульдога и произнес одно-единственное слово:

— Фантастика! — и добавил дрогнувшим голосом: — Господа, поверьте, я повидал на своем веку сотни шедевров и тысячи их подделок, но еще никогда не видел столь поразительного сходства копии с оригиналом! Это невероятно!..

— Я рисовал это по репродукции из альбома, который привез мне Михаил Николаевич, — послышался спокойный хрипловатый голос Прохора Варежкина. — Вы с ним знакомы?

— Афанасьев?! — осторожно спросил профессор. — Из Русского музея?

— Да. Кажется, такая его фамилия... Афанасьев. Он не говорил, но я случайно видел его водительские права. Мы парились в бане, и он оставил их на столике в предбаннике...

Охотник поставил на стол бутыль со спиртом, розовым от клюквы, подошел к сосновому стеллажу, взял с полки один из толстых художественных альбомов, раскрыл его на нужной странице и протянул потрясенному профессору.