Андрей Измайлов - Белый ферзь

— Берете?!

— Беру…

Всё. Пора. Чему быть, того не миновать.

Где там тешшша?!

Дверь открыла не теща.

Виделись они, правда, лишь однажды, однако не настолько слаба у Колчина зрительная память. Да и годы никого не молодят, не щадят — даже тех, кто не расстается с комсомолом. А не-теща выглядела колчинской ровесницей, если не помладше. И лицом попроще, нежели породистая «княгиня». И взгляд… Не тот, в общем, взгляд.

— Вы к кому? — взгляд на бутылку слабосильного сладенького «Spumante» такой, будто незваный гость хуже коммивояжера с литровым «Роялем» в качестве бесплатного образца.

— К Ревмире Аркадьевне. — ЮК использовал свою наиболее ослепительную улыбку. — Я — Колчин. А вы?

— Света-а! — протяжно донеслось из комнатных глубин.

— Вы Света. Вы сиделка. А я — из Москвы. Что Ревмира Аркадьевна?

— Хреново Ревмира Аркадьевна! — вдруг сдержанно, но прорычала Света. — Последний день здесь работаю, клянусь! Д-достала!

— Све-е-ета! Кто пришел?! Это за мной! Меня сейчас отвезут, я же говорила!

— В психушку тебя отвезут! — вполголоса прокомментировала Света. Сиделка, надо полагать. И, повысив тон, отозвалась за спину, не теряя гостя из поля зрения: — Это не за вами, Ревмира Аркадьевна! Это к вам! Из Москвы! — потом опять сбавила голос почти до шепота: — Это вы зря… — про шампанское. — Ей и так уже… A-а, делайте что хотите, в конце концов! Я тут последний день, клянусь!

В дальнем проеме, в конце длинного коридора возникло нечто — и Колчин, мельком зафиксировав фигуру, мгновенно отвел глаза.

Да, Ревмира Аркадьевна. Хреново, Ревмира Аркадьевна.

От былой точёности форм — даже не воспоминание, амнезия. Нетвердая раскоряка. В нижнем белье — ночная сорочка с беспощадным вырезом. Отсутствие намека на мысль во взгляде. Хотя остатки соображения, видимо, сохранились — фигура исчезла в комнатном сумраке, откуда провылось:

— Све-е-ета! Где клю-у-уч?! Све-е-та, да-а-ай клю-у-уч! клю-у-уч, Све-е-ета!

— Мы так и будем на пороге беседовать? — еще ослепительней улыбнулся Колчин, поймав внутреннюю маету сиделки. — Не беспокойтесь, будь я бандитом, давно дал бы по голове и зашел. И дверь бы за собой запер. Я не бандит. Я зять Ревмиры Аркадьевны. Из Москвы.

— Вот ей бы и дали по голове! — в сердцах пожелала сиделка-Света. — Проходите. Я сейчас… — и заспешила туда, где завывало существо, а теперь и что-то загромыхало.

Вернулась она почти моментально. Пояснила, спроваживая гостя на кухню:

— Я ключ от шкафа прячу. Там ее одежда. А то она усвистает на улицу — вылавливай ее! Да она уже пыталась и так, голышом, выскользнуть.

— Куда? Зачем?

— В Смольный. На партактив!

— Партактив?

— Посвященный Рождеству Христову! С повесткой «О восстановлении исторической справедливости по отношению к дворянским-княжеским фамилиям»! Ну ку-ку! — И сиделка-Света беззвучно постучала себя пальцем по лбу. — Дайте-ка шампанское спрячу. Она сегодня уже где-то успела принять… Ума не приложу, где она ныкает. Я от нее ключ прячу, она от меня — бухло. Только она ключ все равно находит, а я ее заначки — нет. Вот угораздило меня…

— Давно вы с ней? — сочувственно подкрался Колчин. На подоконнике в литровой банке торчал букет-сухостой. Дно банки влажнело позеленевшим-болотным. А букет, вероятно, был хорош. Дней десять назад. Розы еще угадывались. Желтые. Любимый цвет Инны — желтый. Вот и «мазду» решено было перекрасить из первоначального металлика в «желток».

— Неделю! Но, знаете, здесь сутки — за год! Вы просто не представляете!

— Почему же… — необязательно поддержал Колчин. — Очень даже представляю. Вазочки какой-нибудь нет? А то… — и кивком показал на свежий букет. — Я гляжу, Ревмиру Аркадьевну помнят, навещают… — и кивком показал на букет-сухостой.

— Понятия не имею! Я пришла — они уже были. Погодите, пока ее нет, шипы срежу. Она же ку-ку! Она всю себя вашими цветочками расцарапает… Чай поставлю?.. Тьфу! Ни хрена у нее нет! Ни вазочки, ни чая. На одну заварку хватит!

Нищета в кухне была не из принципа — не спартанская.

Нищета была пропойная.

С двумя тарелками, с тремя разновеликими чашками и майонезной баночкой на решетчатой сушилке.

Со стадом пыльных бутылок у газовой плиты.

С липким столом.

С переполненным мусорным ведром, воняющим пряным посолом.

С захватанным серым вафельным полотенцем на крючке у раковины.

Забулдыжная была нищета.

В средствах Ревмира Аркадьевна отнюдь не стеснена, насколько известно Колчину.