Андрей Измайлов - Белый ферзь

Наводчики, понятно, чета Сванов.

Исполнители, понятно, четверка новообращенных израильтян с местным косвенным Тоболиным на подхвате.

А заказчик? Мыслимо ли: воры, обчистив библиотеку, озадачились, мол, и куда все это теперь девать, кому бы сдыхать по более-менее хорошей цене, а не связаться ли нам с генералом-Фимой, у него, по слухам, денег много, авось польстится!

Так что отдуваться генералу-Фиме предстоит именно по уголовщине, без мученического венка политзека.

Пресс-секретарь Кублановского пытается сотворить из своего босса трагическую фигуру, брошенную друзьями в трудную минуту: «Раньше те, кому Фима помогал, ходили вокруг него кругами, ждали часами, добиваясь встречи. Они нуждались в нем. Теперь им не дозвониться. Одному звонишь и слышишь, что он… в туалете. Другой отвечает в трубку: „Вы что, не видите, я сейчас говорю по другому телефону!“ И это друзья…»

Трагической фигуры не получается.

Какой помощи Кублановскому добивается пресс-секретарь от неверных друзей?!

Побег уголовнику устроить?

Или на прокурора надавить, пригрозив несчастным случаем?

Или многотысячный митинг организовать на Манежной, заплатив каждому митингующему по десять минимальных зарплат, только скандируйте «Свободу узнику совести! Свободу опальному генералу!»?

Стоила бы овчинка из этого козла выделки…

Тот же пресс-секретарь возвышает босса в качестве изощренного политика: «Фима пользовался неограниченным влиянием. Он гениально видит каким-то „третьим глазом“ психологию нашего нарождающегося чиновничества. С одной стороны, это жажда быстрого успеха, с другой — постоянное опасение за что-то, а с третьей — стремление кичиться своим величием. И вот он, как бы используя непрофессионализм одних, бездеятельность других, показывая свою приобщенность различным структурам, сумел их всех завязать в какие-то связи и стать незаменимым для всех».

Незаменимых, как известно, у нас нет. Кублановский посиживает в камере, а острого чувства острой утраты у нарождающегося чиновничества почему-то не ощущается. Что же касается гениального «третьего глаза», то отнюдь не требуется глубинный психоанализ, достаточно двумя глазами посмотреть в зеркало: сам такой! Жажда быстрого успеха, постоянное опасение за что-то, стремление кичиться своим величием. Из грязи в князи. Пустышка.

Потому и аргумент: «Ну на кой ТАКОМУ ЧЕЛОВЕКУ ввязываться в сомнительную сделку на 300–400 миллионов долларов за краденые рукописи?!» — это отнюдь не аргумент. Ибо напрашивается контраргумент: «Именно ТАКОМУ ЧЕЛОВЕКУ и ввязываться!» Тесная связь с высшими эшелонами власти (дружба?) декларировалась самим генералом-Фимой и его ближайшими пристебаями. Близкое приятельство с владельцем средств массовой информации Борисом Осинским — тоже. Что-то ни одно СМИ, подвластное Осинскому, не подало голос в защиту оболганного уникума от политики… Может, журналистская братия подавлена величием генерала-Фимы?

«Если журналист интересуется, пишет, что нам мешает пригласить его, к примеру, на дачу, угостить обедом? Или если он хочет пострелять на полигоне? Поможем, если возникнут проблемы, ну, машина сломалась, например… Разве не может состоятельный господин помочь бедному другу-журналисту? Пусть он пойдет в ресторан или купит себе новые ботинки…» На редкость теплое отношение у генерала-Фимы и его пристебаев к журналистской братии…

Стесненное материальное положение с детства — родился в семье военного, отец умер рано. Отсюда — влечение ко всяким внешним роскошествам, бирюлькам-мигалкам, вертушкам-погремушкам. Дорвался. Отсюда — подкожная опаска, что всё в один не самый прекрасный день кончится. Отсюда — клептомания: я на званом приеме, вокруг сильные мира сего, и я тоже один из них… но ложечку серебряную отчего ж не спиз… («ложечка» на 300–400 миллионов баксов, пригодится, когда вдруг выгонят!).

Сидит в камере — не рыпается. Права не качает. Телефон в камеру — это он перегнул, однако если вежливо попросит и заранее сообщит, кому и зачем приспичило позвонить, то его выводят к трубочке и дают выговориться (заодно пишут и вслушиваются, анализируют) — Кублановский не ботает по фене, выражает мысли простым русским языком, в основном дает отбой тем адвокатским делам, коими собрался было заняться, но вот ведь незадача — самому адвокат нынче требуется. Даже в тюрьме продолжает блефовать, демонстрирует собственную значимость типа: «Передайте его святейшеству, что в ближайшее время я в Ватикан ну никак!» Святейшеству не святейшеству, но, к примеру, заявы: «Адвокатом Япончику я, увы, стать не смогу. Без меня, конечно, ему не выкрутиться. Но положение таково, что придется доверить кому-нибудь другому. Без меня…» — такие заявы были.