Андрей Ростовский - По законам волчьей стаи

Аналогичными примерами пестрела история государства Российского. Бывало такое и в дореволюционные времена, но в эпоху «красного террора» подставы и провокации стали самыми распространенными средствами в борьбе с неугодными и инакомыслящими.

И еще одна негативная мысль как знатоку человеческой психики не давала Герману покоя. Как не горько было сознавать, что львиная доля законопослушных граждан нашей многострадальной страны активно и явно не преступала закон вовсе не из-за моральных и этических соображений.

Причина была в элементарном страхе, обыкновенной трусости. Самой что ни на есть обычной, примитивной, человеческой трусости перед карающим мечом правосудия. Обыкновенным животным страхом перед наказанием.

И если представить воображаемую ситуацию, в которой каждому обывателю мужского и женского пола некий гетевский Мефистофель предложил бы взять чужое, то бишь украсть и при этом гарантировал бы полное отсутствие наказания, а также полную тайну о содеянном, неизвестно, ох как неизвестно, сколько бы законопослушных граждан отказались из-за морально-этических норм от пополнения своего кармана. Многие ли отказались бы от улучшения своего материального благосостояния за счет других людей?

Или, например, много ли «честных» людей, нашедших кошелек, решили бы вернуть его настоящему владельцу? Или сдать его, как предписывает закон, в надлежащие органы? Много? Вряд ли. А ведь это и есть преступление. Только оно чрезвычайно редко карается. Практически никогда.

И как можно относиться к этим лживым, закамуфлированным преступникам? Ведь это все гораздо более гнусно и подло, чем открыто и отчаянно совершать некие преступления, зная, что в любой момент можно понести за это заслуженное наказание. Не моральнее ли и справедливее честно именовать себя преступниками, смело называя вещи своими именами? Открыто играть с судьбой? Долгая полемика.

Герман размышлял, что же все-таки является более конкретной демагогией? Общепринятая мораль, так сказать, узаконенная? Или та, к которой волей-неволей приходишь путем умозаключения? А если еще учесть чиновников, должностных лиц, которые, пользуясь и прикрываясь своим служебным положением, берут взятки, воруют и попросту продаются, прикрываясь властью, данной народом, вершат свои грязные делишки? Совершают преступления и в большинстве случаев остаются безнаказанными. И вообще, если на эту проблему смотреть глубже, пусть кинет камень в вора и заклеймит преступника тот, кто в душе осознает, что ни разу в жизни не совершил маломальского преступления. Так много ли будет этих камней?

В чем же смысл и логика этого страшного умозаключения? Что общество сверху донизу, насквозь пропитано криминалом? И все практически являются преступниками? За единственной разницей — кто в большей, а кто в меньшей степени. Тогда, возможно, нет смысла искать аморального в преступной философии? И опираться только на то, что за каждым преступлением должно последовать наказание, исключив из общепринятых догм человеческого общества моральное клеймо? И с упоением ждать тех далеких, утопичных времен, когда сущность людей изменится и в мире будут царить справедливость, доброта и взаимопонимание? Да, не скоро, видно, наступят эти сказочные времена.

С такими рассуждениями можно глубоко увязнуть в трясинах сознания. Так в чем же суть? В чем истина? «А истина в вине!» — вспоминалось изречение Омара Хайяма. Это был весьма умудренный жизнью муж.

Герман откинулся в кресле и отхлебнул большой глоток терпкого вина. Потом еще один и задремал.

Самолет благополучно приземлился в аэропорту Шереметьево-2, где Германа с нетерпением ждали встречающие его друзья.

Прошла неделя.

Герман оперативно разгребал ворох накопившихся дел, которых за время его отсутствия набралось немало.

Пятница. Вечер. Он притормозил свой «Мерседес» на проспекте Мира у входа в японский ресторан «Саппоро». Герман любил японскую кухню, состоящую в основном из морепродуктов. Но любил, не слепо подражая моде, а истинно уважая вкусовые качества, традиции приготовления, учитывая явную пользу для здоровья. В «Саппоро» Германа пригласил его хороший давний друг Феликс, лидер одной уважаемой в криминальной среде группировки, за отчаянный нрав носивший прозвище Чикаго.

Поднявшись в лифте на третий этаж, Герман вошел в зал ресторана, убранный в национальном стиле. Проследовав в дальний конец зала, он подошел к столу, из-за которого к нему навстречу поднялся атлетически сложенный молодой человек. На его симпатичном лице искрилась приветливая дружеская улыбка. Одет он был в дорогой черный костюм и стильную белую рубашку. Шею и запястья украшали массивные золотые украшения, подчеркивавшие его кастовую принадлежность.