Дмитрий Дубинин - Золотой иероглиф

Идти поутру домой, ожидая неминуемого и все же довольно привычного скандала, а по появлении пред очи пусть неформальной, но практической супруги выслушивать соответствующую случаю тираду — дело одно. Заведомо знать, что Татьяна появится не раньше завтрашнего вечера и потому идти спокойно, не испытывая угрызений совести — другое. Но когда подходишь к незапертой двери квартиры и обнаруживаешь следы приехавшей раньше времени супруги — это уже нечто совершенно особенное.

…Мое вынужденное знакомство с отдельными представителями милиции поневоле научило некоторым тонкостям поведения в подобных обстоятельствах. Заметив, что между дверью и косяком имеется неширокая щель, я не стал хвататься за ручку и врываться внутрь, а всего лишь аккуратно, через носовой платок (который надо было немедленно выбросить, поскольку пятна губной помады на нем как нельзя лучше уличали меня в прелюбодеянии), взялся за краешек дерматиновой обивки, чуть выступающий за габариты двери, и потянул на себя. Одного взгляда оказалось достаточно: посреди прихожей валялась одна из двух сумок — та, что поменьше, с которой Татьяна поехала в тот город, откуда мы не так давно были вынуждены слинять… Отсюда частично просматривалось все простое убранство кухни и единственной комнаты нашей квартиры, чистоту и порядок в которых ценой неимоверных усилий поддерживала моя «гражданская супруга». Но то, что я увидел сейчас, заставило подумать о справедливости закона неубывания энтропии — замкнутая система всегда стремится к хаосу. Проще говоря, состояние внутренней обстановки вызвало невольную о том, что во время моего отсутствия в доме устроила оргию ватага шимпанзе.

Я три раза крикнул «Таня!», ощущая похмельную боль в затылке. Тишина.

Новости, однако… Я взглянул на часы. Без четверти восемь. Пятница. Не тринадцатое, но денек явно еще тот… Зазвонил телефон. Дудки! Еще не хватало входить сейчас внутрь.

Но надо позвонить куда следует. Мобильник я себе не завел, хорошо понимая, что для женатого (пусть даже граждански) человека — это средство не связи, а привязи.

Соседи, живущие по обе стороны от нашей квартиры, уже убежали вкалывать на свои заводы, да и вообще — домашних телефонов у них пока нет… Вот разве что за четвертой из выходящих на площадку дверей кто-то сейчас находится…

Мне не очень хотелось звонить в эту квартиру: там жила полусумасшедшая дамочка лет тридцати пяти с такой же, как она, дочкой, зачатой явно после хорошей пирушки. Эта тетенька постоянно таскалась к моей жене, беря «на часок» то мясорубку, то шило, то еще какую-нибудь дребедень, которую потом не приносила обратно, и Танька, когда нужная вещь срочно требовалась в доме, посылала меня за ней к соседке. Та страшно радовалась моим визитам, но искала взятые вещи очень долго; то вставала на табурет, то нагибалась, заглядывая под стол, а ношеный халат застегивала лишь на среднюю пуговицу, и потому я волей-неволей обращал внимание на ее отвислую грудь и кривоватые ноги, чем соседка постоянно пыталась меня соблазнить. Если добавить к этому почти постоянный перегар, от которого можно было окосеть, находясь в сотне метров от нее, то ничего удивительного, что эти попытки всегда оказывались более чем тщетными. На подобное создание я мог бы залезть лишь после полугодового воздержания и принятых внутрь граммов шестисот-семисот.

Она оказалась дома, одетая, как всегда, в застиранный халат с минимальным количеством пуговиц. Перегара на этот раз я не ощутил. Мы поздоровались: я, соблюдая деловитость, она, как всегда, кокетливо.

— Позвонить можно? — осведомился я. — Не могу в квартиру попасть.

— Конечно, — откликнулась соседка (черт, как же ее звать-то?) и пригласила пройти.

— Здрасьте, дядя Андрей, — промяукала ее бедолага-дочь.

— Привет-привет, — рассеянно отозвался я.

— А я слышала, как к вам сегодня ночью приходили, — вдруг сказала девочка. Я насторожился.

— Ночью? — переспросил я. — Во сколько?

— Не знаю. Темно было. Я голоса слышала, потом что-то стукало.

— Ну, может быть, примерно, помнишь? В час ночи? В пять утра?

— Откуда я знаю, — развела руками девчонка. В свои без малого тринадцать лет она все еще училась в третьем классе школы для олигофренов и, насколько я знал, не умела определять время по часам…

— Ей это приснилось, — встряла мамаша. Она поставила телефонный аппарат на тумбочку и села рядом в кресло, закинув ногу на ногу.

— А вы сами ничего не слышали? — спросил я, стараясь, чтобы мой взгляд не падал на голые ляжки. Тем более, что смотреть на них с похмелья, да еще после проведенной бурной ночки с красивой и жутко страстной женщиной было тошно вдвойне.