Дмитрий Дубинин - Узурпатор ниоткуда

— Так уж и совсем ничего? — Ольга поставила свечу на комод.

— Я говорю о неприятностях. У нас их и без того много.

— Да, у нас их слишком много… Я тоже не хочу, чтобы они продолжались. Но мне страшно — я все время думаю только о том, что еще может случиться.

— Надо надеяться, что все будет в порядке…

— А тебе легко на это надеяться? — спросила Ольга.

— Нет, — честно ответил я. — Но, может быть, вместе нам будет легче об этом думать?

А что спросили бы вы, когда рядом с вашей кроватью стоит красивая женщина в кружевной рубашке и ждет от вас адекватных действий?

…Уснуть в эту ночь я смог только под утро. Но не буду хвастаться своей физической выносливостью — дело не в этом. Точнее — не только в этом. Возможно, Ольга давно обходилась без мужчины — первая вспышка ее страсти меня просто потрясла. Зато дальше все пошло, если так можно сказать, деловито, и одновременно с этим нежно: Ольга оказалась весьма предупредительной и заботливой партнершей, однако о себе тоже не забывала.

Впрочем, если быть честным, основную массу времени мы занимались тем, что лежали и разговаривали. О том, как дошли до жизни такой. Я узнал, что Ольга когда-то носила фамилию Селезнева, что за двадцать лет она ни разу не побывала в России, и забыла ее до такой степени, что даже не видит теперь смысла приезжать туда. Она рассказала, что пусть даже Батишта почти всегда занимал неплохие должности, они жили довольно скромно, и только поначалу пост мэра Рузданы приносил в семью хоть какой-то достаток. Удавалось иногда ездить на отдых в ЮАР, а однажды побывали и в Европе. Правда, с детьми так ничего и не получалось, причем не по вине Ольги, а когда Педру поразила эта ужасная болезнь, стало совсем плохо: его характер, и раньше далеко не ангельский, испортился окончательно.

Я тоже мог многое о себе рассказать, и я рассказывал. Конечно, не видел никакого смысла ни распахивать душу, ни даже упоминать о таких вещах, о которых и сам-то вспоминать не люблю… Но сложного в этом ничего не было: Батишта то и дело произносила: «мальчик мой, если не хочешь говорить об этом, то не надо». И я замолкал, перебирая пальцами волосы Ольги, когда ее голова лежала на моей груди. Порой я ощущал влагу слез на лице женщины, и принимался целовать Ольгу, а она вдруг начинала смеяться, и мы затевали очередной раунд той схватки, в которой обычно побеждают оба соперника… Если, конечно же, у них все в порядке.

А у нас все было в порядке. И утром, когда Жоам снова завел речь о легитимности королевской власти, а Франку осторожно предложил прощупать челядь насчет возможной кандидатуры, я вмешался и сказал как отрезал:

— Хватит! Все уже решено. У нас есть королева.

Члены хунты так и выпучили на меня глаза. И лишь Ольга Батишта беззвучно засмеялась, прикрыв рот ладонью.

Падре Родригу пришлось снова поработать. Очередная церемония прошла куда более торжественно и весело, чем вчерашняя коронация. Когда нас с Ольгой вывезли из церкви на украшенной цветами и всякой разноцветной ерундой повозке, от воплей «сарайва» можно было оглохнуть. Демос был в восторге от развивающихся событий — и черные, и белые горожане скачущей толпой сопровождали кортеж, забрасывая нас цветами. Я был записан в книгу регистрации браков как «Андре Николас Маск да Сибейра, Е. В. король Контвигии». Ольгу записали под ее настоящим именем, но тоже добавили «Маск да Сибейра» и указали, что отныне она является полноправной властительницей.

Королева выглядела поистине по-королевски. Роскошное белое платье с кружевами, лентами и еще какими-то излишествами, названия которых я даже и не знаю толком. Шикарное колье, пусть и далеко не целиком из настоящих бриллиантов, но подобное мне все равно сроду не купить. Прическа, над которой часа полтора трудились две мулатки. Я выглядел куда скромнее — на мне красовался простой черный костюм, зато с бело-оранжево-зеленой лентой через плечо — то были цвета некоего ордена, который автоматически вешался на любого местного управителя.

Было от чего голове кругом пойти. Стыдно сказать, но когда мы с моей новоиспеченной женой стояли на качающейся повозке, я не играл в счастливого парня: с моей физиономии не сходила до неприличия радостная улыбка, а когда я помахивал рукой своим подданным, в моих жестах было куда больше высокомерия, чем в приветствии приснопамятных членов Политбюро, когда те попирали ногами трибуну Мавзолея на Красной площади.