Анатолий Ромов - Тень чужака

— Отлично понимаю. Но только сейчас, после случившегося, я уже не буду подавать рапорт.

— Не будете?

— Не буду. Я передумал, знаете почему?

— Почему?

— Потому что, если я оставлю свою должность теперь, я действительно буду выглядеть трусом. Вы согласны?

— Черт, Майк. Что ж, пожалуй. Пожалуй, вы правы.

— Так что я остаюсь.

— Да? — Макнэлли помолчал. — Ладно, Майк. Рад это слышать. Вас что, здорово поддели?

— Наверное. Но думаю, рано или поздно все это заживет.

— Будем надеяться. Если будет нужна какая-то помощь, тут же звоните мне. Я имею в виду лекарства, врачей и прочее.

— Не нужно никакой помощи. Здесь все есть. За мной замечательно ухаживают. Думаю, через пару-тройку дней я смогу передвигаться. А там и приступлю к работе.

— Рад это слышать, Майк. Джеймс прилетит к вам через неделю и многое расскажет. Мы тут с ним кое-что придумали. Касающееся… Касающееся того, что вас беспокоит. Думаю, все будет в порядке. Поправляйтесь, слышите?

— Слышу. Спасибо, Крис.

— Спасибо вам, Майк. До свидания.

— До свидания. — Отключив связь, посмотрел на Лоусона. — Поняли, о чем я говорил с шефом?

— Прекрасно понял. И горжусь вами, сэр.

— Гордиться особенно нечем. Я решил было отказаться от должности, поскольку мне показалось, что я не справлюсь. Но теперь после случившегося я просто вынужден остаться. Иначе буду выглядеть трусом. Только и всего.

— Именно поэтому я и горжусь вами.

— Ладно вам, Лоусон. Позовите Уланова, пусть возьмет трубку. И идите спать. Поскольку здесь есть кому за мной ухаживать. Как я понял.

— Совершенно верно, сэр. — Лоусон повернулся к двери — Ник! — Дверь открылась, в комнату заглянул Уланов:

— Да?

— Ник, спасибо. — Шутов протянул трубку. — Передайте также огромную благодарность вашей сестре. Вчера она дала мне какой-то настой, который буквально сотворил чудо. Сегодня я другой человек. — Взяв трубку, Уланов кивнул:

— В настоях она понимает. Как и я. У нас это от родителей. Сейчас я ее пришлю, поскольку сам ухожу на участок. Думаю, она приготовит еще что-нибудь, что вам поможет. Ларри, ты ведь тоже остаешься?

— Остаюсь. Тут можно где-нибудь соснуть?

— Нет разговора. Наверху четыре спальни, выбирай любую. Ладно, пойду. Выздоравливайте, мистер Шутов.

— Спасибо.

Уланов вышел. Через несколько секунд в комнату вошла Наташа, в руке у нее был термос. Остановившись над Шутовым, сказала:

— Доброе утро. Что у вас? Коля сказал, вам вроде бы лучше?

— Вроде бы.

— Вам сейчас нужно выпить вот это. — Налив из термоса в стакан жидкость, на этот раз желтоватую, протянула Шутову: — Выпейте. Это тоже травяной настой, только другой.

Шутов выпил жидкость, оказавшуюся такой же горькой, как вчерашняя. Взяв стакан, Наташа улыбнулась:

— Знаю, горько, но ничего не поделаешь. Хотите есть?

— Н-нет… — Он в самом деле не хотел есть. — Тянет в сон. И все.

— Правильно. Я еще приду, Ларри… — Выразительно посмотрев на Лоусона, Наташа вышла.

— Что она? — спросил Шутов.

— Господи, сэр… Я ведь совсем забыл… Наташа специально посадила меня рядом с вами — для этого…

— Для этого? Для чего «этого»?

— Ну… Если вам нужно будет по нужде. Вам нужно?

Ему было нужно. Действительно нужно.

— Вроде бы да. Что, близко здесь туалет?

— Близко. Но Наташа сказала, если вы не можете ходить, вы можете сделать в утку. Утка — вот она. Здесь, под кроватью.

— Не нужно никакой утки. Помогите мне подняться.

С помощью Лоусона он не без труда, но все же доковылял до туалета и обратно. Лоусон почти тут же ушел. Он же некоторое время лежал, бездумно разглядывая видневшийся в окне краешек неба. Голова шумела, все перед ним плыло. Временами казалось: он летит. Потом стало сказываться действие настоя: повело в дрему. Ему хотелось дремать, дремать бесконечно, ни о чем не думая. Поддавшись этому чувству, он заснул.

Проснувшись, увидел: в комнате стало темней. Вскоре понял, почему: во время его сна кто-то опустил край отогнутого раньше одеяла. Однако закрывающая окна ткань не могла сдержать солнца, пробивающегося сквозь щели у краев. Часы показывали начало четвертого. Голова не болела, шум в висках почти прошел. Он лежал, вслушиваясь в крики птиц. К крикам птиц изредка примешивались звуки рояля — кто-то разучивал гаммы. Затем гаммы перешли в мелодию. В классической музыке он был не силен, но сообразил: это токката Баха. Вскоре Бах снова сменился гаммами. Затем рояль стих.