Василий Горлов - Код Маннергейма

Монгрел осторожно опускает на стол обмякшее тело. Его взгляд ненадолго задерживается на вице-губернаторской «беретте».

«Хорошая машинка, но громкая, — думает он. — Жаль. Могло бы получиться классическое самоубийство».

Монгрел с удовольствием оправляет в рот леденец и без проблем выходит в смольнинский коридор — совещание по поводу усиления охраны вице-губернатора Олега Филиппова все еще продолжается.

Он неторопливо идет к выходу по бордовой ковровой дорожке, скрадывающей звук шагов. Неожиданно ему вспоминается прочитанный накануне дневник маршала.

«Забавно, старый лис Маннергейм, оказывается, тоже любил леденцы».

Очнулся я после того как, словно куль с мукой, меня бросили на землю. Я успел почувствовать, что конечности крепко связаны, и снова впал в забытье.

Сознание медленно возвращалось. Сквозь мутную пелену, застилавшую глаза, я разглядел источенную временем каменную плиту, чуть позже — почувствовал холод и понял, что лежу на каменном полу. Путы сняли, и я с болезненным удовольствием принялся разминать затекшие кисти рук. Голова болела и сильно кружилась, и лишь с третьей попытки мне удалось сесть, прислонившись спиной к стене.

Теперь я наконец смог оглядеть помещение, в котором очутился. Одна стена небольшого, почти квадратного каменного мешка отсутствовала. Вместо нее устроена решетка из крепких бамбуковых жердей. Никакой двери я не обнаружил — видимо, при необходимости решетка сдвигалась.

Освещенный двумя масляными светильниками, сидел на скамье, поставив винтовку между колен, индус в чалме и военном френче. Караульное помещение значительно превосходило размерами мою темницу — видимо, в этом каземате были и другие камеры. Стены, покрытые влагой и плесенью, указывали на то, что тюрьма находится в подземелье.

Рассматривая узилище, я пытался понять, кто и с какой целью меня захватил. В это время сверху раздался лязг металла и скрип открываемой двери. Я услышал голоса — говорили по-английски. Охранник встрепенулся, подскочил, схватил ружье и вытянулся.

В полосу света вошли, продолжая разговор, двое мужчин и остановились перед решеткой моей камеры. Некоторое время мы молча разглядывали друг друга. Наконец тот, что постарше, с нашивками полковника и глубоким шрамом от сабельного удара на загорелом хмуром лице, постукивая по кавалерийской привычке стеком по высокому голенищу сапога, сказал своему спутнику:

— Ваша выходка, Рейли, не скрою, — мне на руку. Но, тем не менее, я не хотел бы иметь с ней ничего общего. Моя задача — без потерь провести караван до Непала. Этот пленный русский полковник не представляет для меня никакого интереса. Вы вольны поступать с ним, как сочтете нужным. Но мне хотелось бы надеяться, что при решении его судьбы вы останетесь джентльменом.

— И не подумаю, полковник! — ответил второй визитер — брюнет среднего роста, с выразительной мимикой остроносого подвижного лица, в мундире майора колониального Бенгальского корпуса. — О каком военнопленном вы ведете речь?.. Перед нами грязный тибетский дикарь-кочевник. Не правда ли, мой друг?.. — обратился он ко мне по-русски.

Полковник пожал плечами и, кивнув на прощание, удалился.

— Вы ведь говорите по-английски, господин барон?.. — вновь спросил тот, кого называли Рейли.

Я кивнул.

— Прекрасно — значит, вы поняли, о чем я говорил с полковником Янгхасбендом. — И он, приказав часовому подвинуть поближе лавку, уселся перед бамбуковой решеткой.

Нас разделяло не более метра, но я, к сожалению, настолько ослаб, что думать о нападении на моего тюремщика не приходилось.

— Не желаете ли сигару? — предложил он, достав из кармана кожаный портсигар. Не курил я уже очень давно — запасы папирос и табака окончились во время путешествия.

Я с трудом поднялся на ноги, при этом обнаружив, что стоять в полный рост не могу из-за очень низкого свода, и сделал два неуверенных шага к решетке. Рейли протянул сигару и, крутнув колесико зажигалки, поднес ярко вспыхнувший на кончике фитиля язычок пламени.

Чуть зеленоватый покровный лист был шелковистым и имел сладковатый привкус. Я с наслаждением глотнул ароматного дыма, и вновь все закружилось перед глазами… Когда приступ слабости прошел, я поблагодарил Рейли — сигара оказалась великолепной.

— Рад, что наши вкусы совпадают. Не понимаю британский истеблишмент — высшее общество вслед за Уинстоном Черчиллем, герцогом Мальборо курит исключительно горькие кубинские «короны». Нет, я предпочитаю куда более нежные и тонкие «тринидады» и «доминиканы»…