Дмитрий Красько - Исчезнувший

По пути я сделал остановку у ночного ларька и приобрел пару бутылок водки. Соваться к бомжам с пустыми руками почему-то не хотелось. А с водкой я был, что пионер на Диком Западе. Огненная вода — на случай трубки мира, «Беретта» — на случай тропы войны. Я иду к вам, о дикое бродячее племя! И да будут ваши языки гибкими, а мозг — незатуманенным. По крайней мере до тех пор, пока вы не скажете, где длинный.

Загнав машину на территорию фабрики, насколько это позволял неукатанный и неутоптанный слой снега, я заглушил мотор и привел себя в состояние готовности номер раз. Пистолет переместил вперед, поскольку береженого бог бережет, водку рассовал по карманам, поскольку иду все-таки с мирными целями. Куртку решил оставить — в случае нападения на мою священную особу она будет только сковывать движения. Зато прихватил из бардачка фонарик — ночь, как-никак.

Покинув машину, тщательно закрыл все дверцы, даже капот и багажник проверил. В таких местах, где бродят неизвестные цивилизованному миру племена, лучше перестраховаться, чтобы, вернувшись, не обнаружить вместо машины лишь колею на снегу.

Покончив с этой галиматьей, прошел по узкой, но очень утоптанной тропинке к зданию, осторожно скрипнул дверью и шагнул в упругую темень внутренних помещений. Через огромное окно в не менее огромные залы падал свет — единственный привет от города, раскинувшегося где-то за высоким забором. Но этого света было слишком мало даже для того, чтобы четко обозначить сами квадраты окон, не говоря уже о том, чтобы осветить помещение изнутри. Или мои глаза пока не привыкли? Ведь, будучи подвешенным, я неплохо различал все, что меня окружало, не будучи филином или, на худой конец, котом.

Но ждать, пока глаза привыкнут к местному сумраку, было неохота. Даже в какой-то степени жутковато. Хотя я и отдавал себе отчет, что бояться нечего. Бояться нужно было позапрошлой ночью, когда нелегкая занесла в эти края посланцев Ломанова. Они были опасны, да. Но таких на территорию фабрики заносит едва ли чаще, чем раз в жизни.

Я включил фонарь. Вокруг — хлам, обрывки бумаг да издохшая кошка. И снова хлам. Я шагнул вперед в том направлении, где, по моим воспоминаниям, находилась комнатушка, на время ставшая камерой пыток.

Яркий светлый круг скользил по захламленному полу впереди меня, я шел за ним, как Иванушка-Дурачок за клубком Василисы Прекрасной, и ей-богу, даже начал верить в то, что этот самый кругляш выведет именно туда куда нужно.

Он не обманул ожиданий. Сказка, да и только. Через минуту осторожной ходьбы передо мной возникла та самая коморка.

Я переступил порог и очутился внутри. Следы моего недолгого пребывания здесь были уничтожены, несмотря на то, что времени, в принципе, прошло не так много, как могло показаться из-за обилия приятных и не очень событий.

И никаких признаков связанного по рукам и ногам длинного. Впрочем, я и не ожидал его обнаружить. Глупо думать, что матрешка в течение двух суток будет тешить свою похоть именно здесь. Слишком близко находилась камора от входа в склад. Слишком часто, наверное, наведывалась сюда веселая молодежь, вооруженная шприцами и папиросами с дурманом. Слишком легко было обнаружить пленника. Они, конечно, повеселятся от души, но где гарантия, что после этого не захотят его освободить? Нет такой гарантии. А освобождения длинного матрешка вряд ли допустит — слишком нужная в ее беспросветной жизни цацка.

Вывод? Очень просто — она наверняка утащила его куда-нибудь вглубь фабричного помещения. Куда посторонние не забредали вообще, а значит, отсутствовала опасность лишится драгоценной игрушки. Например, туда, где жила сама. И я очень подозревал, что не одна, а в составе всего бомжиного племени. Только где находилось их стойбище, я не представлял себе даже примерно. Нужно было искать. Как именно — это уже другой вопрос.

Не мудрствуя лукаво, я покинул комнатку и, пройдя метров десять к северу — а может, к северо-западу, роли не играло, — прокричал:

— Эй!

Голос ударился в стены и гулким эхом шарахнулся обратно. Опять стало немного жутковато. Ощущение было такое, будто я стою на ночном кладбище. Причем под ногами — мой собственный могильный холм. Бред, конечно, но все-таки.

Я терпеливо ждал целых три минуты, — специально засекал по часам, — но кроме эха собственного голоса не услышал ничего, что могло бы подсказать ответ на мучавший меня вопрос. Тогда еще раз набрал полную грудь тягучего воздуха и заорал что было силы: