Валерий Горшков - Под чужим именем

Закончив бритье, Леонид Иванович ополоснул лицо, обтерся полотенцем и, не оборачиваясь, поймал Славин взгляд, отраженный в висящем на стене, местами облупившемся зеркале.

– Медлить было нельзя. Я с порога выхватил револьвер и практически в упор всадил в усатого три пули подряд. Последняя вошла толстяку точно в глаз, оторвав ему затылок и обрызгав соседей – Штольца и долговязого кассира – кровью и мозгами. Я, старательно сохраняя легкий немецкий акцент, приказал всем оставаться на своих местах, схватил кстати попавшийся на глаза кожаный саквояж, смахнул туда все лежащие на игровом столе деньги, в том числе и свою, нарочно оставленную без присмотра кучку. Потом, угрожая оружием, потребовал всех очистить карманы. Пусть думают, что это – обычное ограбление, а усатый – всего лишь случайная жертва, свинья для заклания. Застреленная лишь для того, чтобы показать всем остальным, что с ними не шутят и на месте лишившегося половины черепа толстяка мог запросто оказаться любой из игроков. В сумме денег набралось столько, что хватило бы десять раз выкупить Линь у триады… Я приказал застывшим от ужаса игрокам, если им дорога жизнь, оставаться на местах ровно полчаса, предупредив, что снаружи, в экипаже, прячется мой сообщник, который застрелит каждого, кто сунется на улицу до истечения назначенного мной времени. А потом обошел стол, вытащил из носка свернутую кольцом самую тонкую гитарную струну, за две секунды отрезал у усатого ухо, завернул его в носовой платок и спрятал в карман, сказав что–то насчет трофея, то ли сорок пятого, то ли сорок седьмого в моей карьере грабителя–душегуба. Похлопал по щеке обмочившего со страху штаны Марафета, еще раз пальнул в потолок для острастки, подхватил саквояж, кубарем скатился вниз, подобрал в прихожей второй револьвер, вышел из дома и что было ног побежал по пустынной улице куда глаза глядят, лишь бы подальше. Когда остановился в одном из дворов, чтобы отдышаться, меня вдруг начало рвать. Так сильно, что я упал на колени и корячился в таком положении, хрипя и отплевываясь, еще минут десять, не меньше. Когда более–менее очухался, понял, что меня всего буквально трясет. Ноги не держат. Кое–как вышел на улицу и побрел, шатаясь словно пьяный, к морю. До самого утра просидел на пирсе, приходя в чувства и куря одну сигарету за другой. По дороге домой купил бутылку водки. Когда пришел, запер дверь и на всякий случай подпер ее шкафом. Сбросил одежду с подсохшими каплями крови, не забыв перед этим достать из кармана ухо, залез под холодную воду, а когда вылез – положил рядом с собой револьверы и начал пить водку. Так всю бутылку без закуски и выпил. Отключился. Проспал всего три часа, а когда проснулся – был уже трезв как стеклышко. Вспомнил про деньги. Вывалил на кровать содержимое сумки и начал пересчитывать, складывая бумажки в стопочки по номиналу, а золотые червонцы – горкой. Когда подсчитал все, то я прикинул и понял, что нам с Линь этих денег хватит лет на десять безбедной жизни. Как минимум… Долго думал, куда бы их спрятать – такую кучу, потом распорол обшивку дивана, вынул часть набивки и положил туда сверток. Зашил кое–как, дождался глухой ночи и отправился к Мао…

Леонид Иванович брезгливо дернул щекой.

– Там меня уже ждали. И, разумеется, старик был в курсе, что ликвидация усатого прошла успешно. Встретил меня с довольной улыбкой, все время курил и кивал, как болван. Я без лишних слов достал из кармана платок с ухом, развернул, хотел уже бросить трофей перед Мао на чайный столик, но тот лишь укоризненно цокнул языком, покачал головой, громко хлопнул в ладоши и приказал появившемуся из–за бамбуковой шторы огромному жирному телохранителю с габаритами борца сумо забрать у меня «эту гадость и немедленно сжечь снаружи дома». Когда китаец ушел, забрав ухо, я спросил упрямо молчащего и продолжающего тупо улыбаться старика, где Линь. И напомнил о данном главарем триады твердом обещании освободить ее сразу же после убийства усатого. Тогда Мао спросил, хочу ли я знать, кого именно отправил на тот свет минувшей ночью. Мне было безразлично, я так и ответил ему. Меня интересовала только судьба любимой… ну, и моя собственная, разумеется. Сейчас она была целиком во власти Мао. Он пропустил мои слова мимо ушей и рассказал мне о моей жертве. Рыжий любитель игры в карты по–крупному был судьей, одним из самых неподкупных буквоедов в карательной системе Владивостока. Еще в молодости получив огромное наследство, он с тех пор не нуждался в деньгах. Но свою судейскую профессию, к удивлению всех окружающих, не оставил. И взяток не брал принципиально. Никогда. Хоть миллион давай за плевое дело – бессмысленно. Уж не знаю, чем он так сильно насолил шанхайской триаде, всегда плевавшей на любые государственные законы, будь то в родной Поднебесной, России или любой другой стране, кроме незыблемых законов своей организации, но его приговорили к смерти…