Валерий Горшков - Под чужим именем

Слава не знал этот чужой двор, так что его шансы убежать во многом зависели не только от быстроты его бега, но и от топографии местности. А она, эта самая топография, как нарочно, оказалась препоганой – в дальней своей части некогда проходной двор был перегорожен высоченной трехметровой стеной, перелезть через которую не было никакой возможности. Слишком поздно заметив непреодолимое препятствие, Корсак понял, что оказался в ловушке. Бежать назад, к дверям выходящих во двор подъездов, а через них – на крышу он уже не успевал – в выходящей на Лиговский проспект арке мелькнул силуэт сторожко передвигающегося вдоль стены сержанта с пистолетом в вытянутой руке. Светало по–майски рано. Еще пара недель – и на Ленинград опустятся белые ночи. В общем, видимость была вполне достаточной для прицельной стрельбы с расстояния в два десятка шагов. Милиционер, похоже, хорошо знал район, а поэтому двигался уверенно, не суетился. Спокойно сокращал дистанцию, продолжая держать на мушке застывшего у стены, рядом с ржавым мусорным баком, босого беглеца.

Слава с невыносимой, щемящей тоской в сердце понял, что ему во второй раз за эти проклятые сутки придется сделать тяжелый выбор. Или он, или этот, если разобраться ни в чем не повинный, даже напротив, мужественно и бесстрашно выполняющий свой служебный долг сержант милиции. У которого дома наверняка есть семья. Жена. Дети. И – живая еще старушка–мама.

– Ну что, допрыгался, падла?! – хрипло выдавил постовой, останавливаясь и переводя тяжелое от нервного напряжения и бега дыхание. Ему, рослому, коренастому, разменявшему четвертый десяток и курящему крепкие папиросы, активные физические нагрузки давались гораздо труднее, чем молодому и поджарому Корсаку.

– Руки за голову, гнида! Лицом к стене! Считаю до трех, потом стреляю! Раз! Два! Ну, ру–у–ки!

Слава сделал вид, что подчиняется, даже поднял руки – и клубком, с перекатом бросился за мусорный бак. Сержант мгновенно нажал на спуск. Бахнул, отразившись гулким эхом от стен двора–колодца, ударил по ушам выстрел. Пуля угодила точно в бак. Корсак охнул от боли, зашипел, стискивая челюсти. Выхватил чудом не выпавший во время прыжка револьвер, попутно бросив взгляд на свои босые ноги.

Пуля не прошла, застряла где–то в мусоре. Но за баком обнаружилась разбитая каким то доброхотом водочная бутылка из зеленого стекла. Именно об ее осколки Слава и порезал ноги. Сильно порезал. Глубоко. Кровь выступила мгновенно. Как некстати. Куда теперь бежать, в таком–то виде?

Однако Ярослав не расслабился ни на йоту. Быстро поднял с земли какой–то бесформенный обломок и не глядя швырнул в направлении милиционера. Следом за ним полетел кусок кирпича. Не попал, конечно. Так это и неважно. Не для того бросал, а чтоб кураж сержантский сбить. Вроде как истерика у него, загнанного в угол хулигана.

– Вылезай, бля!!! – донеслось со двора с явной ухмылкой. – И чтоб не брык…

Закончить фразу сержант не успел – выстрел из револьвера заставил его прерваться на полуслове, споткнуться, выронить табельное оружие и, качнувшись взад–вперед, тяжело упасть лицом на грязный щербатый асфальт глухого двора. Прямо в лужу.

Славу колотила крупная дрожь. Зубы стучали, как проходящий по рельсовой стрелке товарный поезд. Он поднялся во весь рост, вышел из укрытия, на ватных ногах приблизился к лежащему посреди двора милиционеру, схватил за руку и перевернул его тяжелое тело на спину. Пуля угодила в грудь и, видимо, повредила легкое. Сержант был еще жив, но с губ на щеку уже стекала пузырящаяся кровавая пена.

Кто же тебя просил окрикивать, а?! Шел бы себе человек дальше к вокзалу и шел. Теперь уже ничего не вернуть. Занавес.

Где–то над головой хлопнуло, открываясь, окно. И тут же раздался истошный женский крик:

– Убили!!! Люди добрые–е–е–е! Борьку Макеева уби–и–и–и–и–ли–и–и!..

Ярослав икнул, затравленно огляделся и вдруг обнаружил в дальнем углу двора узкий лаз, ведущий в соседний двор. Метнулся туда, хромая и кусая губы при каждом шаге. Пролез, обдираясь в лохмотья. Снова побежал. Постепенно усилием воли заставил себя блокировать болевые рецепторы и сосредоточиться на конечной цели – любой ценой добраться до Метелицы. Поплутав, вскоре выскочил в какой то переулок. Кажется, тот назывался Кузнечный. Неспешно фланирующая по тротуару в столь ранний час парочка – усатый дородный мужик в костюме и галстуке и совсем еще юная девушка – при виде выскочившего им наперерез из подворотни страшного парня, со сведенными судорогой скулами, безумным горящим взглядом, в разодранной рубашке и носках, да еще держащего в руке револьвер, испуганно отшатнулась. Девушка закрыла рот ладошкой, зажмурилась – и заверещала так, что вопли наверняка были слышны за километр.