Эдуард Байков - Фантасофия. Выпуск 4. Шпионский триллер

Говорили, что это очень экзотичный способ самоубийства. Говорили, что Алан сошел с ума, и принял за сафари настоящую войну.

Но Алик знал истинную причину. Незадолго до Эль-обейдской последней охоты он видел Алана на экономическом форуме в Давосе. Алан показался ему безмерно усталым, издерганным и потерявшим стержень внутри. Бессвязную речь мог понять только старый, многолетний друг:

— Шлюхи! Я, Алик, потратил на шлюх всего себя! Занимали мы с тобой, занимали… Отдавать все равно придется! Как все пошло и по Фрейду — убить себя, чтобы нравиться бабьей твари, проституткам нравиться — ради чего все?!

Подлинная романтика для Алана всегда была связана с трагедией и поражением. Алан смолоду впал в странную ересь — он полагал, что Богу милы побежденные, что Бог на их стороне — но, увы! — Он лишь наблюдатель и не может вмешаться: вмешайся Он — и побежденные станут победителями, и пропадет их шарм и величие, подлинная глубина, отверзающаяся в их душах в час великих испытаний.

Под Эль-Обейдом одинокий путник пустыни дал красивый бой: он стрелял в американский бронированный вертолет «Апач». Он не смог бы его сбить — если бы одна из пуль не попала под вращающийся винт, в ту единственную, как у Ахилла, уязвимую точку «Апача». Для охотника это большая удача! Только страстный охотник сможет её оценить — все равно что попасть бешено прыгающей белке прямо в глаз мелкой дробью!

А может быть, думал Мезенцов, то была и не удача вовсе, а просто великий Наблюдатель все же вмешался, усилил драматический эффект? Прошла лишь минута торжества — и другой «Апач» разорвал тело Алана в клочья очередью из крупнокалиберного пулемета. Кровавые останки Голубцова пали на иссохший такыр вдали от Басры и Багдада, вдали от родной стороны, бесконечно уходящей во времени и пространстве от Алана.

К гибели своей страны Алан приложил немало усилий — потому что хотел нравиться шлюхам. Но нельзя убить СВОЕ, не убив при этом СЕБЯ. На склоне дней Алан понял это — и ушел красиво, в колониальном пробковом шлеме и брезентовом френче, со слоновым ружьем в руках.

«Ностальжи»… Одна только песня. И какие гуттаперчевые, каучуковые, резиновые две минуты! Сколько мыслей влазит в них под фальшиво-чистую, стерильную, не обжигающую горла водку и под вкус прикормленной, домашней, потерявший терпкий лесной дух погони и страсти оленины!

В далеком и чопорном 1978 году Ему было 33 года — возраст Христа. Он состоял завотделом в Кареткинском райкоме ВЛКСМ, отвечал за науку и учебные заведения. Медик по профессии, он писал диссертацию по методам психотронного воздействия в буржуазных странах, ненавидел райкомовские будни с их пьянками, саунами и распущенностью, презирал свою скучную должность, возню с бумажками и маразматические поправки в молодежные стенгазеты.

На кафедре психиатрии им. Семенова грозились зарубить его детище — его массивный труд по внушаемости человека. Хоть труд и писался в рамках «критики ИХ нравов», все же познавательная часть выпирала, вопияла к небесам. Чтобы упокоить друзей и преодолеть врагов, нужны были банкеты, коньяки, охотничьи домики с запотевшей, ледяной внутри «Посольской» с балычком и копченой осетринкой. А на райкомовскую зарплату не разбежишься — меньше заводской.

Кафедра психиатрии им. Семенова втянула 33-летнего комсорга в коррупцию. Диссертация, как древний Молох, не спрашивала — откуда дары, но требовала даров. Выгодная женитьба, хоть и способствовала карьере, но денег тесть (замминистра нефтяной промышленности одной из автономных республик) не давал, наоборот — придирчиво разглядывал, как зятек КГБ-шных кровей, потомственный кат и палач, будет содержать его дочку. Родился первый ребенок — колокольчик, солнышко, Мирончик, и расходы семьи (жена работать и не думала) снова возросли.

Разрываясь, терзая себя и ближних, Мезенцов мучился какое-то время, потом нашел выход; Раз он отвечает за науку и учебные заведения, то имеет право выпустить сборник молодых авторов по научной фантастике. А раз он имеет право выпустить сборник — то имеет право решать, кого в нем из молодых и честолюбивых авторов разместить.

Друг, Алан Голубцов, работал в аппарате Союза писателей и помог собрать молодежную конференцию. Он же, храбрый и беззастенчивый, (через пару лет уйдет во внешнюю разведку!) собирал деньги с желающих обрести писательский статус. Отбоя от желающих не было, и ставки росли.

Алан Арменович был честен с друзьями, и отдавал бывшему однокласснику Мезенцову не меньше половины хабара. Смазанная зелеными полтинниками с профилем Ильича I машина диссертационной защиты заработала более складно, а после выхода первого фантастического сборника тут же наметили второй. Шустрый Алан Арменович нашел перекупщиков (фантастика в 70-е годы шла очень хорошо) и сбывал им готовую книжную продукцию в полторы госцены. От Мезенцова зависело — сделать эту госцену минимальной, и он расстарался: толстенная, сверхходовая книжка стоила 80 копеек, хотя её брали охотно даже по 3 рубля в городских магазинах-«Букинистах».