Андрей Щупов - Звериный круг

Мужичонка всхлипнул. Дураком он не был, понял, чем грозили. И моментально сдался:

— Стол…

— Что — стол?

— Паспортный… Там баба. За монету дает информацию. О тех, кто, значит, один.

— Имя!

— Не могу я…

— Имя, козел!

— Люба. Люба Кашева…

Валентин перевел дух.

— Ты про тех двоих спроси, — толкнул его в плечо Митяй. — На кой нам эта Люба?

— Тех двоих… — Валентин нахмурился. — Черт, действительно!..

* * *

Заканчивали празднование уже в сумерках под кронами тополей, успев принять на грудь еще по полпузырика, угодив в некое подобие табора, где от тельняшек, значков и беретов рябило в глазах. В кармане Валентина лежало к этому времени пять или шесть телефонов, а с Шурой они успели померяться силой на кистях и на кулачках, став окончательно кровными братьями. Шура подбил Валентину губу, Валентин познакомил сержанта с коронным двойным ударом слева, уложив под вопли «землячества» на землю. Очнувшийся Шура полез целоваться — он уважал силу.

Валентин рассудительно объяснил ему, что это еще что — профессиональный бокс на порядок серьезнее.

— Сравни сам: двенадцать раундов — и три! Тридцать шесть минут — и девять!

— И он рассказывал что-то о Кассиусе Клее, о Джо Фрезере и Стивенсоне. Кажется, это был Центральный парк, и они сидели на траве, поедая консервы, вкуса которых Валентин уже не чувствовал.

— А самое смешное, что это простые домушники! — втолковывал он Шуре. — Я-то думал — кто покруче. А это так! Шелупень!

— Но мы их все равно четко уработали. Кощей там понаблюдал издали, сказал, — два воронка прикатили. Минут через семь. И всю кодлу повязали.

— А чего вязать, если уже связанные! На халяву-то все мастера!..

Не без удовольствия вспоминали, как навестили и Любочку Кашеву. Вот ведь энергия какая в них пробудилась! Одуреть можно! Адрес сумели разузнать, в подъезд вломились. Квартира, впрочем, оказалась за бронированной дверью, и открывать им, само собой, не спешили. Но на угрозу вызова милиции они ответили тем же, разом выложив все карты.

— Сама, тварюга, сядешь! Вызывай! А мы подождем, чтоб не слиняла прежде времени.

— Да чего с ней разговаривать! — Вперед выскочил Шура. — Значит, стариков одиноких сдаешь, сучара?! — Первым же ударом ременной бляхи он раскрошил дверной глазок. — За памперсы, гнида, жизнями торгуешь!..

В дверь принядись молотить чем попало — каблуками, кирпичом, какой-то железной трубой. Попутно в лепешку расплющили почтовый ящик. Милицию Кашева вызывать не рискнула. Потому как суть дела, несомненно, уяснила. Дверь, хоть и железная, выстояла бы против такой оравы недолго, однако, пожалев соседей, усердствовать не стали. Раздумали лезть и на балкон, хотя тот же юркий Митяй уверял, что ему это проще простого — все равно как два пальца…

— А грохнешься — кому отвечать? — Шура показал Митяю кулак.

Посчитав, что в общем и целом внушение произвело результат, отправились восвояси, нечаянным образом сойдясь с прочими гуляками и мутными потоками влившись в единую заводь Центрального парка.

Шумела над головами листва, кто-то спал, кто-то продолжал бражничать.

Самые мудрые отчаливали домой. Но не в одиночку. Расходились группами — по три-четыре человека, наскоро приведя себя в божеский вид. Подобной предосторожности имелась причина. К парку съехалось не менее десятка милицейских «луноходов», и провоцировать представителей правопорядка не рекомендовалось. Впрочем, и последние вели себя вполне лояльно, косясь, но не задирая. К Валентину, облаченному в штатское, интереса и вовсе не проявили.

Домой он добрался взъерошенный и успокоенный. Домушники его не страшили. На домушников он плевал с колокольни, с Эмпайр-Стэйт-Билдинг и с Эйфелевой башни.

Тем более что и плевать уже было не на кого. Мужественные ВДВ разрешили проблему наилучшим образом. Правда, в замочную скважину он угодил ключом только с третьей попытки. Но жизнь не терпит халявы, за все, увы, следовало платить.

Дед вышел поглядеть на непутевого постояльца, кряхтя, покачал головой и пошел застилать постель. Прощаясь перед сном, сказал:

— И в кого вы такие слабенькие?

— В Карла Маркса, дед.

— А Маркс-то тут при чем?

— Так мы ж его потомки. Верные сыны и наследники.

— Ох, голова дурная! Ну, дурная! — Дед поправил на Валентине одеяло. — Маркс небось и не пил совсем. Книжки ученые писал. Когда ему было пить?

— А чего ж он тогда такое прописал? Я так думаю — спьяну трудился, не иначе.