Максим Шахов - Чумовой сюрприз для Лондона

Фридрих, по-видимому, очень любил свою работу, потому что с упоением рассказывал о вирусе.

— У тебя предки, случайно, в концентрационных лагерях не служили? Типа опыты на людях ставили?

Дядя на полу испуганно засучил ногами.

— Нет! Наши предки служили в вермахте! И сражались отчаянно. Как в Первую мировую войну, так и во Вторую. И дед был в плену в России. По возвращении он очень тепло отзывался о русских. И о стране. Они же ничего не знали, когда шли на фронт. Когда дед узнал, что Рихард отправляется в Ленинград в Академию, то очень гордился этим. Говорил, что это метаморфозы жизни. Он был в плену, а Рихард сам едет учиться. История повторяется по спирали.

Вернулись к разговору о новой чуме. Feuer. Огонь. Так окрестили в лаборатории новый вирус. Он сжигает почти всех. Шансов выжить мало. В Англии велись работы по подготовке контейнера. Пробный контейнер уже дважды прошелся по маршруту, распыляя безвредное вещество, но оно фиксировалось потом приемниками. Какое-то устойчивое к распаду соединение. Специалисты фиксировали, как оно распространялось в месте распыления, выдавали свои рекомендации. Инженеры вносили коррективы. Вирус очень неустойчив на открытом морозном воздухе. А вот в тепле он живуч. Даже несколько месяцев способен жить, и плевать ему хотелось на влажность. Боится он только кислорода вкупе с низкими температурами.

— Так. Понятно. Где образцы вируса?

— В холодильнике.

— Где?

— В кухне. — Это Инна подала голос.

— Где в холодильнике?

— В морозилке. Контейнер внутри курицы. Там шесть образцов, — сказал дядя.

— Где гарантия, что там не замороженные образцы твоих соплей?

— Мне нужны деньги.

— Ты еще не понял, дядя, что сейчас идет речь о том, что будешь жить или нет?

— А как же деньги?

— Деньги получишь в Москве. Понятно?

— Но… Я не могу никуда ехать.

— А тебя никто не спрашивает. Спеленаем и вытащим. Ясно?

— Я не поеду! — У Фридриха начинается истерика.

— Еще один писк, и последует очередной удар в пах.

Он затих. Потом начал всхлипывать. Ломается. Еще немного поднажать, и все… Только вот расстояние…

Видно, что и Шеф думал о том же. Мы посмотрели друг на друга. Я открыл ладонь — четыре пальца сомкнуты, большой палец смотрит вверх, и медленно двинул ладонь вперед. Шеф не понимает.

— Steamer, — чуть слышно губами прошелестел я непонятливому командиру.

На африкаанс означает «пароход».

Генерал чуть улыбнулся. Как вариант можно рассматривать. Только вот как сейчас узнать, где и какие наши суда стоят. В каких портах Германии! Время! Время! Время! Вот чего нет. Можно свалить лошадиной дозой успокоительного этого фрица. Только вот таможня, пограничный контроль… Ладно бы сам хотел ехать. А похоже, этот прыщ лабораторный не горит желанием повидать великую страну, которую отстраивал его дедушка после войны.

До крупнейшего порта Германии Гамбурга — 288 км. Самый лучший пассажирский порт — Киль. 350 км. Далековато. Оптимальный вариант — нефтяной порт Вильгельмсхафен. Там, как пить дать, стоит под разгрузкой какой-нибудь наш танкер с ГСМ. Но туда еще дальше добираться. 500 км. Бремен — 400 км. Не то. Не пойдет. Думай! Бременхафен — 450 км. Не то! Эмден — 530 км. Росток — 230 км.

— Постой, поговори с Фридрихом. Я посмотрю, что у них там в холодильнике.

В дверях зала обернулся.

— Эй, граждане, там без фокусов? Спокойно можно доставать? Спрятанной гранаты там нет?

— Нет, все чисто.

— Угу.

Генерал посмотрел на меня. Понятное дело, мы бы там напихали кучу сюрпризов. Так, на всякий случай от любопытствующих субъектов. Гражданские, что с них взять.

Я тем временем думал, как нам добраться до Гамбурга.

Шеф недолго возился на кухне. Вот он появился на пороге. В руках замороженный пакет, в котором матово поблескивали алюминиевые пеналы.

— Это образцы? — спросил у Инны.

— Да.

— Пора в дорогу.

Генерал подтянул штаны.

— Ну, а вы с нами.

— Мы не поедем!

— Да куда же вы денетесь?!

— Не поеду в Россию!

— Отчего тебе не нравится Россия? Хочешь об этом поговорить?

— Там холодно и там ГУЛАГ!

— Да ладно! ГУЛАГа давно нет. Поменьше читай антисоветскую литературу. Особенно перед завтраком.

— Не поеду.

— Дружочек! Ты даже представить себе не можешь, до чего дошла современная фармакопея. Те кошмары, которые ты прочитал в потрепанной книжке, — легкий шорох летней листвы. Поверь мне на слово. Ибо можно тебе вколоть укол…

— И я умру?

— Нет. Смерть — венец жизни. Ты будешь жить. Но в плену собственных кошмаров. Тебя будут пожирать твои же комплексы, страхи, детские воспоминания, помноженные на все ужасы, что ты видел в кино или читал в книгах. Каждый день ты будешь мучительно умирать, а поутру снова воскресать, и так много лет. Несколько десятков лет. Ты не сможешь общаться с окружающими, ты будешь слишком занят своими мыслями. И выхода из этой ситуации не будет. Мозг станет подбрасывать тебе все более сложные лабиринты. Каждый день — новый уровень. Только ты не будешь там победителем. Иногда ты будешь приходить в сознание и понимать, что смерть есть высшая награда для тебя. И с этой мыслью ты будешь погружаться в новый виток ужаса. Гормоны выйдут из-под контроля, и, может быть, из-за этого тебе удастся умереть. Но ты даже не поймешь, что это было. Как правило, это бывает смерть от инсульта, реже — инфаркта, а еще реже — от удушья. И подумай, червь, ты лежишь на полу, с полуразбитыми гениталиями, и пытаешься мне что-то доказать. Ты — кал для анализов. Восторгаешься чумой, которая уничтожит половину человечества. «Железного занавеса» нет, Берлинская стена превратилась в прах, мир стал открытым. Не знаю, на что рассчитывают те, кто собирается распылить бактерии чумы в России на границе с Китаем. Она все равно попадет в Европу. И тогда не будет мира. Не будет людей. И твои деньги ты не сможешь потратить. Туалетная бумага будет стоить дороже, чем та, что испачкана краской. Ты ничтожество. Убийца многих миллионов. И ты собираешься что-то возражать? Не слышу. Что ты там мычишь? А?!