Владимир Моргунов - Кто закажет реквием

— Интересно, интересно, — теперь уже Поляков не улыбался.

— Я рад, что тебя это заинтересовало, — теперь уже улыбнулся Кондратьев, но неестественной, резиновой улыбкой. Он сунул руку в карман пиджака и извлек оттуда сложенный вдвое листок бумаги. Положив листок на край стола так, чтобы часть листка выступала, Кондратьев ловким щелчком отправил «послание» по гладкой полированной поверхности. Посыл оказался настолько удачным, что бумажка остановилась как раз перед Поляковым. Тому просто ничего иного не оставалось, кроме как развернуть «послание» и прочесть его.

Он начал читать, и лицо его мгновенно утратило выражение иронии и рассеянной скуки, которое он, словно маску, так старательно надевал в течение всего предыдущего разговора. Теперь это настоящий Поляков. Он изучал листок достаточно долго, наверное, больше минуты. Чувствовалось, что Поляков сознает — надо прекратить чтение, таким же щелчком переправить листок назад, опять широко улыбнуться.

— Можешь оставить это у себя, — Кондратьев словно бы разрешил сомнения на тему: «читать иль не читать».

Поляков поднял голову.

— Что это за… бред?

— Ай-яй-яй, Вова, — Кондратьев словно бы смакуя, произнес имя хозяина роскошного кабинета. — К чему столь непарламентские выражения? Только что был весел, остроумен, даже обходителен, хотя вообще-то ты обходительность своеобразно понимаешь. Что же, я удовлетворю твое любопытство Это — достаточно подробная схема, объясняющая, как кредиты, выданные под закупку товаров первой, можно сказать, необходимости, превратились в деньги на счетах фирм-посредников, а потом на счетах фирм за границей. Со счетов же закордонных фирм они перекочевали на счета конкретных людей. Там фигурируют знакомые тебе лавочки — московский «Июль», германская «Штерциг Хандельсгезелльшафт», которая давно присосалась к российскому сырью, и даже самая одиозная «Дистал А», детище Якубовских в Швейцарии. Ты наверняка успел рассмотреть в схеме свой скромный «Тристан». Хочешь теперь спросить меня, какова дальнейшая судьба этого материала. Он будет опубликован либо в «Фольксштимме», либо в «Корьерре делла сэра», либо где-то еще, либо сразу в нескольких из вышеназванных и неназванных изданий.

Почему я так поступил? Чтобы объяснить широкий общественности на Западе, а заодно и достаточно узкому кругу деловых людей, в чем заключается разница между мной и вами, хотя, возможно, с точки зрения просвещенной Европы разница эта не так уж и велика. Но я вынужден спасать свое реноме. Глупо, конечно, надеяться на то, что этими материалами заинтересуется Прокуратура России — мы-то с тобой знаем, кто вас прикрывает. Хотя, откровенно говоря, мне наплевать на то, что с вами случится здесь. Просто я прибыл сюда, к тебе для того, чтобы заявить: обливать себя дерьмом я не позволю.

— Н-да… — неопределенно произнес Поляков. — Значит, это и есть твое… конструктивное предложение? А почему ты, собственно, именно ко мне с этим пришел?

— Я же сказал тебе, в самом начале разговора, что «вычислил», откуда это дерьмо лилось. Одним из тех, кто этот зловонный источник породил, был ты.

— И у тебя даже есть доказательства?

— Эх, ешь вашу мать! Как вам, так можно самую отчаянную ахинею нести, а как вас за жопу прихватят, так сразу начинаете орать: «доказательств!» Вот мудаки типа Руцкого и собирают эти доказательства «чемоданчиками», а им бы лучше чем-нибудь другим заняться, потому как эти «чемоданчики» — к п… дверца. Прокуратуру ведь вы под себя подмяли, органы госбезопасности давно кастрированы. Если вы чего и побаиваетесь, так это серьезных публикаций там. Одно дело, когда борец с организованной преступностью генерал Гуров выдает по первой телепрограмме, что вот, мол, народный депутат Тарасов-Тарасян «нагрел» Россию на столько-то миллионов долларов. Это все до фени. Публика не реагирует, поскольку разоблачениями нынче пруд прудить можно, органы ничего сделать не могут по причине, которую я уже упоминал. И другое дело, когда материал о ком-то из вас появляется там. Тут и солидные банки вдруг в кредитах начинают отказывать, и на светские приемы приглашать перестают, и даже детей из частной элитной школы вежливо просят забрать, поскольку родители других детей возражают, ведь они, родители, прессу регулярно читают. Я не один такой пример знаю. Там честное имя много значит.

— Ну, нам в европах не жить, — Поляков изобразил улыбку уголком губ. — Мы здесь родились, здесь и пригодимся.