Михаил Нестеров - Последний контракт

— Так когда ты взял Марковцева на службу?

— Три года назад.

— Я пойду тебе навстречу, отец, — сказал Рукавишников. — У тебя есть выбор: отнимать от этого срока по году или же по месяцу. Но каждый раз я буду бить тебя. Так когда ты взял Марковцева на службу?

Прошло двадцать минут, и жертва, и палач сбились со счета. Борода священника пропиталась кровью и походила на мочалку. Разбитые и опухшие веки наползли кровавой тучей на глаза, и святой отец почти ничего не различал. Когда силился что-то сказать, сломанные лицевые кости приходили в движение и приносили невероятные страдания. Он понимал, что от него уже не ждут ответа, что ответ этот человек получил давно, едва перешагнул порог храма. Его просто добивали, глумливо прикрываясь предлогом. Этот человек убьет его, как только устанет, как только ему надоест наносить сокрушительные удары по лицу, груди; как только надоест пинать его в пах и под ребра; как только насытится его ненависть. Священник нашел в себе силы тихо прошептать, скрипя разломанной челюстью:

— Кровь козлов уничтожает грехи... — Тяжело сглотнув, Николай сделал попытку улыбнуться: — Он придет за вами, козлы...

«Кончай его», — кивнул, морщась, Адамский. Следующим ударом Рукавишников убил священника. Он ударил его тяжелым латунным крестом в переносицу и оставил распятье в страшной ране. И на лице убийцы не отразилось даже тени сострадания. Победители никогда не сочувствуют проигравшим.

Тело Николая оттащили к алтарю и придали ему положение распятого на кресте. Из него вылилось столько крови, что даже Адамский как бы невзначай заметил: «Без стигматов обойдется». Обходя кровяную дорожку, тянувшуюся к алтарю, трое убийц покинули храм, оставляя там его мертвого настоятеля.

Ритуальное убийство для местной полиции. Хотя... этот церемониал вполне подойдет и для военной разведки, рассуждал на заднем сиденье серебристой «Тойоты» Герман Адамский, это воплощение Марата, который «на дело всегда шел сам и всегда оставлял массу улик». Марковцев узнает о нем раньше, а пока он, как говорится, ни ухом ни рылом. Уже завтра. Нет, сегодня. Ибо стрелки часов начали отмерять первые минуты нового дня.

Послушных собак под началом Германа хватало, стоит сказать «фас!» — порвут зубами, «расфасуют» на мелкие куски.

Из интервью Алексея Матиаса

Корреспондент: Вы сказали, что экономические реформы в стране остановлены. Чем же занята власть?

Матиас: Фарсовой суетней с заменой 7 на 4 ноября. Шумно-патриотическим бахвальством, опасной реформой государственно-территориального устройства, распиливанием нефтяных компаний. Что привело к практическому итогу: запредельные цены на нефть. Завершение приватизации, наконец.

Корреспондент: Значит ли это, что власть взяла неправильную стратегию?

Матиас: У власти нет стратегии.

Корреспондент: Тогда что?

Матиас: Инстинкты и рента.

Корреспондент: Ваша критика власти имеет идеологические корни?

Матиас: Нет. Чтобы Россия из страны-рантье могла превратиться в конкурентоспособную страну, нужны не предрассудки арифметического большинства народа, а ум и воля правящей элиты. Но реально правит бюрократия. По принципу «после нас — хоть потоп».

Корреспондент: Вопрос на засыпку: что делать?

Матиас: Вопрос открыт — формирование национально-либеральной элиты. Либо она вытеснит элиту чиновно-сырьевых рантье, либо продолжится новый застой.

Корреспондент: Но в России любая элита всегда теряет связь с народом, со страной, с тем классом, из которого она рекрутировалась. Предложенную вами модель элиты ждет такая же участь?

Матиас: Хочется надеяться, что нет [6].

Алексей отложил свежую газету. Он не вчитывался в интервью, просто пробежал глазами. Поднял их и увидел Германа Адамского. Тот сказал, что есть новости. Брезгливо сморщился: от Адамского пахло потом, словно он не прилетел из Афин, а прибежал, совершив этот сумасшедший супермарафон.

Адамский выдвинул стул, устраиваясь напротив босса. Дождался кивка: «Начинай».

Начало было хорошим.

— Наш друг работает на «контору». — Герман намеренно сделал ударение в самом начале фразы. Он словно пальцем указал на проблему, нависшую над «Капиталом» и лично Матиасом.

Что мог ответить сам Алексей Михайлович? Он в эту минуту был немного, совсем немного разочарован и не спешил гнать от себя воспоминания, лежащие на временном ложе. Искренне хотел верить, что и Марковцев не играл, был открыт в баре ресторана, а потом — на пути домой. Просто домой, а не на родину, по которой он стосковался за долгих три года. Выходит, чем ближе к российской границе, тем черствее он становился. Там была его основная работа, там она взяла свое начало. Когда именно? На каком деле «контора» подцепила Матиаса?