Михаил Нестеров - Убить генерала

Что делать?

Вопрос, однако...

Борис Михайлович не был «ноющим» пенсионером. Есть — хорошо, нет — ну что же поделаешь? У него никогда не было желания отвязать свою ногу и колотить в припадке бешенства по мебели или там по Горбатому мосту. Бывали времена и похуже. Сейчас времена и не плохие и не хорошие, смутные. И вот на этом фоне старик попытался разобраться, что ему мешает снять телефонную трубку и набрать 02. Сообщить, что он запер вгараже беглеца-террориста с двадцатикилограммовой «дурой». Если он пальнет из нее, гаражную дверь сорвет с петель, и она, как ставня, закроет окно в комнате.

Беглец-террорист. Но таких не бывает. Либо — либо.

Он вбежал, падая от усталости, загнанный, сил его хватило лишь на то, чтобы выдохнуть: «Помоги!..» Сколько он пер на себе неподъемное противотанковое ружье?.. Вот если бы старик отлучился на минутку и, вернувшись, увидел "истребителя «Тигров» в своем гараже — это другой вопрос. Но он попросил помощи.

Борис Михайлович мало кому отказывал. Один раз приперся в дачный домик бомж и попросил поесть. Хозяин вынес ему булку, воды, а тот говорит: «Дай-ка я у тебя в домике поем. Погреюсь заодно, а то на улице холодно». Старик его и послал: «В аду согреешься!»

Надо его отпускать, думал Борис Михайлович про Близнеца. А винтовку куда девать? Вот так зайдет участковый в гараж, а там два метра смерти. Участковый-то ладно, внук может зайти: «Дед, война шестьдесят лет назад кончилась, а ты все поезда под откос пускаешь».

Старик понимал, что стоит за таким слегка похмельным настроением: встал, голова кружится, принял немножко — голова в обратную сторону закружилась. Это состояние стало для него чучелом, отпугивающим неспокойные и противоречивые мысли.

Он встал, прошел на кухню, достал из шкафа две банки сайры в собственном соку, положил в пакет хлеб.

Заглянул в холодильник, где стояла початая бутылка водки. И пробормотал под нос то, что снайперу напомнило бы о многом:

— Ему не повредит.

Близнец ел, изредка поглядывая на старика, и читал в его блеклых глазах: «Что же мне с тобой делать?»

В гараже пахло бензином. В углу стояли канистры. Однако Бориса Михайловича это ничуть не смущало. Он запросто чиркал спичками и курил.

— Я уйду, Борис Михайлович, под утро.

— Ружьишко не забудь прихватить, — хмыкнул старик.

Дверь гаража, вмонтированная в створку, была закрыта. Говорили вполголоса.

Крапивин пережил несколько тяжелых минут, которые провел в одиночестве, запертым в железном склепе. Слова Бориса Михайловича: «Я поесть принесу», переводились иначе. Но как его удержишь? И на какое время? Кем бы он ни был, какие бы мысли его ни обуревали, но он был хозяином положения. Он держал в руках жизнь снайпера.

И как только старик ушел, Виктор вооружился пистолетом. Он вслушивался в уличный фон за стенами гаража, раскладывал его на отдельные звуки, просеивал их через фильтры всех пяти чувств, сканировал на последнем, шестом по счету. Он не мог верить этому старику, но хотел ему верить. «Я поесть принесу» — это слова, предлог, чтобы какое-то время побыть один на один со своими мыслями, прийти в себя. В конце концов, ему было необходимо принять решение.

В представлении Близнеца старик сидел в пустой комнате, одетый в кроваво-черную мантию, с плотной повязкой на глазах, стягивающей парик. Он взвешивал на судейских весах факты, говорящие за и против, чтобы вынести окончательный вердикт. Он оказался мировым судьей. Он грохнул гаражной дверцей-молотом: «Объявляется перерыв».

— Куда ты пойдешь? Личность ты известная. Двух шагов не пройдешь, как тебя арестуют. — В голову старика пришла мысль: вывезти стрелка на машине. Куда? Просто подальше. Другого выхода нет.

— Знакомых-то у тебя нет в городе? А то бы я отвез тебя на машине.

«Знакомых?»

Близнец замер. Он видел пропасть под ногами и не видел мостка. Он видел кровь, которую ему придется пролить. Видел моток прочной веревки, висевшей на стене гаража. Он видел свои руки — пока еще без следов крови, — которые делают на веревке скользящую петлю...

— Почему нет? — ответил Виктор, невольно пряча глаза. — Есть. Армейский друг, он недалеко живет. Сейчас ехать опасно, а вот часиков в пять утра... — Он замолчал, выпрашивая взглядом невозможное.

Старик ответил не сразу:

— Ладно. Все равно я на дачу утром собирался.

Винтовку-то заберешь?

— Куда же я без нее? — улыбнулся Виктор. В гараже горела лампа — ватт на шестьдесят, не больше, она бросала чуть желтоватую маску на лицо снайпера, скрывая его бледность. — Мне бы переодеться, Борис Михайлович, во все черное.