Михаил Нестеров - Убить генерала

Майор Соловьев сидел напротив шефа и любовался эффектом разорвавшейся бомбы. Он лично пробивал Цыганка и доставил шефу новость. И вот сейчас ждал, когда ступор начальника сменят активные действия: брать — наконец-то брать снайпера. Сверлить дырку можно, но только не на погонах. В туалете, может быть. Тот миг удачи, когда можно было тихо и мирно арестовать снайпера, давно растаял. Собственно, Крапивина и сейчас можно взять без особых проблем, однако неприятный осадок останется. Полковника и майора поимели, конечно, но сделали это по обоюдному согласию, без свидетелей. Оба они напросились на то, что выпрашивали все это время.

— Ну что, поехали? — Вадим легонько постучал по краю стола, привлекая внимание полковника. — Николай! Проснись! Цыганок уже не состоит на госслужбе, поэтому и спрос с него будет минимальным. Может, он уже догадался, что отсутствие машины со звукозаписывающей аппаратурой и есть конец игры. Она кончилась, как только его, старшего лейтенанта Службы, вычислили, а не Крапивина. Снайпера, который вот в эту минуту должен, обязан смазывать пятки салом. Как бы не опоздать, Коля.

— Ну и что с того, если опоздаем? — Николай усмехнулся.

И Вадим сразу, словно его ударило током, догадался: Терехин не хочет брать снайпера.

— Ты что, встал на их сторону?! Или просто хочешь остаться в стороне? Это как раз тот случай, когда за молчание могут грохнуть.

Николай слабо улыбнулся и пожал плечами:

— Я вообще ничего не хочу.

— Я понял, понял тебя, — скороговоркой выпалил Соловьев. — Тебе сто раз сказали «свинья», а на сто первый ты захрюкал. Я не знаю, что в твоей голове, но тебе придется поднять свою задницу и...

— А ну-ка заткнись! — прикрикнул Терехин на подчиненного. — Займись-ка текущими делами. А если ты такой смелый, то сходи к шефу, поведай ему, как мы ставили прослушку, чем расплачивались с Уваровым, как фиксировали проникновение в квартиру полковника кремлевской охраны. Ну, чего ты заглох?

Вадим вышел и хлопнул дверью. Закурил. Пошарил по карманам. Последняя запись, последняя пленка. Это не козырь и даже не последняя шваль, — это пустая карта, на которой можно намалевать что угодно. Она несла в себе уникальную информацию. Несколько голосов по очереди зачитывают сценарный план о визите президента в Самару, затем следует кульминация: "Много вариантов. Его можно убрать на площади Славы. Можно снять, когда он будет подниматься по трапу «Валериана Куйбышева». Понимаешь, главное — это решение на выстрел. А углов, из-за которых его можно сделать, сколько угодно". — «Решение на выстрел... Да, ты прав. Именно решение». И ни слова о начальнике Службы — упоминание о нем осталось на другой, уничтоженной с остальными кассете. И на этой карте можно смело малевать туза. И только туза. Чтобы не попасть под удар козырной шестерки.

Жил-был художник один. В первом кабинете. Он дал задание потянуть ниточку «Второго кабинета». Ниточка оказалась цепочкой сливного бачка.

Соловьев решился на шаг, который на Лубянке начальством всегда приветствовался: «лучше нет влагалища, чем очко товарища». Если он сегодня не спустит воду, завтра за цепочку бачка дернет заботливая рука товарища. Тем паче момент назрел дальше некуда.

Прежде чем идти к шефу, Соловьев выкурил еще одну сигарету. Руки дрожали, однако он глотал дым так, словно нагнетал в легкие кислород.

В приемной директора он поторопил секретаря:

— Я по делу Дронова. — Что для красавца-капитана с недавних пор означало: «Скачками!»

Адъютант хмыкнул, глядя на растрепанного майора:

— Петров без дела не сидит. На него завели пятое уголовное дело.

— Да, ты очень смешной малый, — осклабился Вадим. И мысленно откликнулся на шутку капитана: «Не так страшен черт, как его малютки». «Малютка»-Терехин догадывался, он был уверен, что сделает Вадим в следующие пять-десять минут, кого обозначит в качестве жертвы... но остался на месте. Остался в стороне? Нет просто у него не осталось ни одного хода. Цугцванг.

Крапивин приехал на Казанский вокзал, когда до отправления поезда Москва — Казань оставалось два с половиной часа. На площадке перед перронами велись какие-то ремонтные работы, пассажиры, встречающие и провожающие жались к стенам, образовав вокруг огороженного участка что-то вроде оживленной трибуны. Диктор вокзала ежеминутно извинялась за «причиненные неудобства», вызванные, правда, изменением расписания электропоездов.