Михаил Нестеров - Черный беркут

Ушел от ответа? Или по телефону нельзя?

— Спасибо, хорошо. Ждет вас в гости, мечтает поговорить с вами.

— Обязательно приеду. Вот тогда мы с вами пооткровенничаем.

Кажется, она поняла генерала. Теперь убедиться и задать наводящий вопрос. Может быть, Головачев ответит на него — правильно.

— Я передам Володе от вас привет. Он все спрашивает про дядю Колю. Вы давно его не видели?

— О! Дядя Коля сейчас в отпуске, — бодрым голосом сообщил генерал. — Отдыхает в одной жаркой стране. Везет людям. — Головачев сделал ударение на последнем слове. — Ну, всего хорошего, Ольга Васильевна. Звоните, буду рад слышать ваш голос. Да, вероятно, я скоро уеду из Москвы, запишите мой номер телефона в Полярном.

Ольга набросала в записной книжке услышанные цифры.

— Спасибо вам большое, Александр Ильич. До свидания.

Она положила трубку и в задумчивости подошла к окну. Невский проспект медленно окунался в сумерки. Пока Ольга разговаривала по телефону, начался дождь — несильный, моросящий; над горячим асфальтом поднялся едва заметный пар.

«Дядя Коля сейчас в жаркой стране...»

Вникнуть в смысл этой фразы было и сложно и легко. Но она прозвучала успокаивающе, даже обнадеживающе. Да, Ольга поняла генерала. Трудно допустить, что у командира части есть что скрывать от вышестоящего командования, и тем не менее скрывают все, везде есть что утаить — дело не в этом.

Ольга приоткрыла окно, взяла из пачки сигарету и украдкой закурила. Володька спит, она не увидит его округлившиеся глаза: «Тетя Оля, ты что, куришь?!»

Да, дело совсем в другом — Ольга вернулась к разговору с Головачевым. Дядя Коля в отпуске, вот все, что ей положено знать. И то, что человек отдыхает, перечеркнуло все труды сотрудников МИДа, прессы, других официальных лиц.

Трудно понять? — спросила себя Ольга. Да, очень, почти невозможно. Однако на сердце стало легче. Недомолвки генерала довели женщину до слез.

Она выбросила окурок за окно и прошла в комнату, где на кровати спал Вовка.

Маленький мужичок. Копия Игоря. А глаза матери. Серые, глубоко посаженные глаза Анны...

Таджикистан, юго-западный приграничный район

Старый табиб был доволен. Уже два дня он ест наваристую шурпу, изжеванными деснами переминает во рту мясо. Безари предупредил его:

— Не ешь много мяса, Хаджи-амак. Скрутит живот.

Табиб позволил себе неприлично рассмеяться.

— И это ты говоришь мне, лекарю, который сам может дать тысячу и один совет? Ай-ай-ай, Безари... — И снова принялся за мясо.

Рядом со стариком сидела его дочь. В исхудавших руках Рахимы — глубокая пиала с бульоном. Она не торопится есть, ждет, когда набухнут в бульоне зерна джугары. Изредка бросает застенчивые взгляды на высокого гостя.

Безари в первый же вечер привел старика во двор своего дома.

— Вот, Хаджи-амак, твой последний пациент. — Безари носком сапога ударил по клетке. — Выпустить его или ты так посмотришь?

Табиб махнул рукой и присел на колени. Он долго созерцал пленника, пытаясь заглянуть ему в глаза. Но Орешин, упираясь подбородком в собственные колени, не поднял глаз.

Старик велел Безари выпустить пленника, внимательно осмотрел его со всех сторон и все-таки поймал его взгляд. Довольный осмотром, он прошамкал:

— Загоняй обратно.

Сказал по-русски для того, чтобы пленник понял его.

Когда Игоря втискивали в клетку, он застонал, затем из его горла вырвался жуткий хрип.

Безари рассмеялся:

— Голос! Он уже подает голос. Если б ты знал, Хаджи-амак, как я хочу услышать вой этой собаки! Чтобы разбудил он меня среди ночи. Ну, что скажешь, старик? Сколько эта собака протянет?

— Долго, — последовал ответ.

— Долго?! — удивился Безари. Неужели он делает что-то не так? — Почему долго?

— Крепкий. Но уже бесноватый. Через три дня сойдет с ума. Я всю жизнь лечил душевнобольных, повидал всякого.

Безари отпустило. Он сам неправильно поставил вопрос. А наивный старик ответил в лоб! Но ему нужно именно это! Три дня... Значит, еще три дня осталось до превращения человека в животное. Интересно, какими будут глаза у этой собаки? Преданные или с синим отливом бешеного пса?

Безари опустился на корточки. Поднял с земли палку и приподнял ею голову пленника.

— Слышишь? Три дня. Но я не застрелю тебя, я передумал. Тебя насмерть забьют ногами мои люди. А чтобы ты не кусался, тебе вырвут зубы.

Расмон не сдержался и сильно ткнул палкой в лицо пленника. Удар пришелся в щеку, кожа лопнула, кровь медленно потекла по густой щетине.