Александр Тамоников - Придворные отморозки

Вишняков обернулся к Егору, поставив руки на бедра:

— Да, Астафьев! Чего-чего, а такого исхода я никак не ожидал. Надо было послушать Трунова и не проводить этот идиотский бой. Но как ты их!.. В считаные секунды!

— Подготовка, — кратко ответил Егор.

— Подготовка, — согласился Вишняков, — не то что сейчас! Было время, готовили настоящих воинов. А скажи мне, неужели ты убил Горшка только за то, что он постоянно лаялся с тобой?

— Так качка звали Горшок?

— Ты не ответил на вопрос.

— Нет. Если бы он не достал нож, то остался бы жить. Получил бы свое, конечно, но жил бы. Как и остальные. Да, у двоих переломы, третий надолго о бабах забудет, но это пройдет, склеят ваших бойцов. Все же я работал в щадящем режиме.

— Ни хрена себе в щадящем! — воскликнул Вишняков.

— А при боевом столкновении вместо одного вы сейчас имели бы четыре трупа, с одним и тем же ранением горла.

— Слов нет, Астафьев! Но что мы стоим здесь? Идем.

— Это вы мне? — спросил Егор.

— А кому же? Экзамен ты сдал на пять с плюсом, пойдем, отметим победу. К тому же узнаешь кое-что, обдумаешь. Идем.

Вишняков с Астафьевым прошли длинным коридором и вошли в обширный холл. По лестнице поднялись на второй этаж, в кабинет Дмитрия Петровича.

— Присаживайся, Егор. За столик для гостей.

Вишняков открыл бар, достал бутылку водки, две рюмки, поставил их на столик, затем принес тарелку с лимонными дольками, бросил пачку «Парламента» рядом с зажигалкой «Zippo».

— Давай выпьем за твою победу. Ты просто поразил меня!

— Вы хотите, чтобы я вновь ушел в запой?

— Ах да! Ну а я приложусь.

Вишняков выпил, закусил лимоном.

— Кури, — разрешил хозяин кабинета и сам поднес огонь к сигарете Астафьева. — Скажи мне, Егор, вот ты сейчас убил человека, и что? Ничего не чувствуешь?

— Я убил того, кто хотел убить меня, это самозащита. Согласен, неоправданно жесткая, но все же самозащита, а не расчетливое убийство. Так что я должен чувствовать? Жалость? Ее нет. Как и нет удовлетворения от содеянного. Угрызения совести? Подобные эмоции меня давно уже не волнуют. И вообще, Дмитрий Петрович, давайте сменим тему, вы же привели меня сюда не для того, чтобы говорить о каком-то Горшке?

— Нет, конечно, не для этого. Просто хотел заглянуть тебе в душу.

— Заглянули?

— Заглянул.

— И что увидели?

— Кусок льда.

— Гм, возможно, вы и правы.

— Я редко ошибаюсь в людях, — с неким пафосом сказал Вишняков.

— Сомневаюсь, — неожиданно ответил ему Егор.

— Что? Сомневаешься?

— Да.

— Интересно… Объясни.

— Ваше окружение говорит об этом. Один Карельский чего стоит! Подонок!

— Это в тебе ревность говорит.

— Нет, не ревность.

— А что же?

— Вам лучше знать.

— Разговор не обо мне. Чем тебе так не нравится Карельский, если ревность действительно не имеет места?

— Он из породы потенциальных предателей. Есть такая категория людей. Он хорош, пока служит сильному хозяину, но появится более сильная личность, поманит его к себе, и Карельский в момент переметнется, сдав при случае своего бывшего шефа. И сделает это с удовольствием, потому что делает подлянку тому, перед кем вынужден был стоять в свое время на задних лапках.

— А ты не такой?

— Вы мое личное дело читали, могли бы и не спрашивать.

— Да, подполковник спецназа Астафьев не из категории предателей и трусов. Это верно. Но его принципы служат ему же во вред. Ведь ты отказался бы работать на меня, предложи я тебе такой вариант?

— Отказался бы.

— Вот видишь! А Карельский служит и не бедствует, а ты кто? Нищий бывший офицер с полной грудью боевых наград канущей в небытие страны. Ну ладно. Разговор какой-то гнилой получается, а пригласил я тебя для другого.

— Ну и давайте об этом, другом.

— Я обещал тебе объяснить, в каких целях захватил тебя? Объясняю. Слушай только внимательно, ибо каждое мое слово будет напрямую касаться твоего будущего.

— А не много вы берете на себя, Дмитрий Петрович?

— Не много, Егор, не много, и сейчас ты в этом убедишься. И чтобы не питал иллюзию скрыться отсюда, что, в принципе, в твоих силах, я кое-что тебе покажу. Надеюсь, у тебя крепкие нервы?

— Крепкие.

— Тогда смотри.

Вишняков вытащил из бокового кармана несколько фотографий. На снимках была изображена одна и та же сцена, но в разных ракурсах. Освещенная вспышкой фотоаппарата яма, в которой, скрючившись на каком-то мужчине, с перерезанным горлом лежала его бывшая супруга Галина.