Андрей Воронин - Алкоголик. Эхо дуэли

— Выпей, – предложил Одиссей. – Тут тебе не Москва. С нами ты ничем не рискуешь. Мы мирные люди.

— Верю, – согласился Абзац. – Но сначала хотелось бы разобраться с делом.

Он видел, что компания основательно подогрета красным вином, что всем уже хорошо. Еще немного – и никакие разговоры о деле будут невозможны. И как бы в подтверждение этой мысли услышал:

— А знаешь, какой в Турции был способ избавляться от нежелательных сановников?

Предлагали чашку кофе с толченым бриллиантом. Отказаться от предложенной чашки традиционного кофе он не мог, хотя знал, что она несет в себе смерть. Бриллиантовая пыль, проходя, по внутренностям, делает на них язвы и раны, человек умирает через несколько дней, и нет никаких средств предотвратить этот печальный конец. Закуривай, – Одиссей протянул Абзацу сигареты и пепельницу.

— Да, да, утонченная жестокость, – Абзац потянулся за пепельницей.

— Как тебе у нас? – спросил Одиссей.

— А мне у вас нравится, – Абзац вспомнил о том, что комплимент выводит из состояния эмоционального равновесия. Комплимент он сделал сознательно. Тем более что в почитаемой Абзацем «Всеобщей декларации прав человека» сказано: «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах. Они наделены разумом и совестью и должны поступать в отношении друг друга в духе братства». Потребность в признании – одна из важных потребностей человека. Абзац знал, что для достижения своих целей нужно уметь построить нормальные отношения с собеседником. А для этого лучше начинать разговор с признания его достоинств, с похвалы, высказать одобрение – сделать это искренне и щедро. Если человеку оказывают доверие, он «сохраняет лицо». А уж потом можно задать собеседнику ряд вопросов, но не приказывая, чтобы он рад был сделать то, что ему предложат. И так спокойно и мягко добиться своей цели. В данном случае целью был пистолет системы Кухенройтера, из которого был застрелен Михаил Юрьевич Лермонтов.

Абзац почти расслабился, от дурных предчувствий остался только слабый след. Он приехал сюда не как киллер, а так – принеси, подай… Сегодня никто не умрет. Поэтому можно спокойно беседовать, а завтра он поедет назад в Москву. Там отдаст пистолет Свирину, встретится с Ликой, которой неизвестно чего (он сам не помнил) наговорил последний раз. Скорее всего он встретится с ней, чтобы расстаться навсегда, но это будет… через три дня. А пока следует построить нормальный диалог – обсудить детали, заплатить деньги, забрать пистолет и на поезд. В Москве сказать Лике последнее прости и жить своей жизнью. Какой? Еще надо подумать. Может, пойти в монастырь? Ведь грехов-то, грехов… Три дня придется исповедоваться, если найдется человек, способный выслушать. Кстати, по решению Николая I наказанием для убийцы Лермонтова, Мартынова, стало церковное покаяние, отбывать которое он должен был в Киеве. Духовная Консистория определила ему пятнадцатилетний срок, но синод сократил срок покаяния до десяти лет, а киевский митрополит Филарет убавил еще два года. В конце концов Мартынов приносил покаяние всего около четырех лет. Мучила ли Мартынова совесть? По свидетельству современников, в день дуэли он ежегодно заказывал панихиду «по убиенному Михаилу». Затем, живя в своем доме в Москве в Леонтьевском переулке, Мартынов вел уединенный образ жизни. Последние годы Мартынов проводил если не в добровольном заточении, то за карточной игрой. Он стал мистиком и занимался в своем кабинете вызыванием духов. По воспоминаниям князя Голицына, Мартынов как нельзя лучше оправдывал прозвище Статуя Командора.

— Значит, хочешь пистолет увидеть?

Абзац кивнул. Он неторопливо курил, синеватый дымок от сигареты тянулся к вентиляционному отверстию. Именно так в книгах про жизнь после смерти изображают человеческие души, покидающие тела.

— А почему ты думаешь, что пистолет у меня? – спросил Одиссей.

— Интуиция подсказывает, – Абзац с силой затушил сигарету о дно стеклянной пепельницы, синеватый дымок немного повисел в воздухе, а потом растаял.

— Пистолет нашли пацаны, есть тут одна героическая мать – родила троих от разных отцов. Ребята сообразительные получились. Они мне и принесли пистолет в футляре. Сказали, что нашли. Я, конечно, – где и что. Ну, крутились, вертелись. В конце концов признались, где взяли. Сосед у них помер… Они его нашли мертвым. Ну, не удержались, начали шарить по углам. Вот и сперли футляр с пистолетом. Я их не осуждаю – жрать-то надо что-то, мать о них не думает. Я с пацанами расплатился… А Деда этого, который умер, я тоже знал. Мне тогда лет восемь было. Мы, ребята, на Куме целыми днями болтались – купались, загорали, крепости строили. И он всегда там гусей пас. Седой-седой, небольшая бородка. Весь какой-то беленький, аккуратно одетый всегда. Сидел всегда на табуреточке, читал что-то. И мы иногда к нему приходили и всегда просили его спеть «Вещего Олега». Он сначала отказывался, а потом воодушевлялся, даже как-то гордо начинал петь «Вещего Олега». А мы знали, что это произведение Пушкина, изучали в школе, но не знали, что это еще петь можно. И только позже я узнал, что «Песнь о Вещем Олеге» была гимном «дроздовцев». (Это был такой полковник Дроздов – белогвардеец.) И вот дед, видно, с тех еще времен и помнил. Интересный старик, спокойный, никогда не ругался, всегда спокойно разговаривал с нами…