Анатолий Афанасьев - Мимо денег

— Еще бы не знать! — с не меньшей искренностью подтвердила Аня. — А вот этот профессор, он же ваш начальник, да?

— Иван Савелич — святой человек.

— Это ясно… Ему вы тоже отказываете?

Татьяна Павловна потупилась.

— С ним совсем другое. Это не в счет. Вы же понимаете.

— Конечно, понимаю… Но он правда доктор? И это его собственная квартира?

Татьяна Павловна не уловила тайного смысла вопроса.

— Чья же еще?.. А, вы, наверное… У него была жена, но давно умерла. Он самый лучший доктор в Москве.

— И что он сказал про меня?

— Про вас? — В черных глазах вспыхнули озорные искры. — Ничего не сказал. Разве трудно догадаться?

— О чем, Татьяна Павловна?

— Не мне судить. — Медсестра с трудом изобразила хмурость. — Он так долго жил бобылем… Уж я вижу, вы точно никакая ему не племянница.

В просторной ванной Аня провела больше часа. Выпарила и выскребла каждый мосолок. С любопытством, будто заново народилась, разглядывала себя в настенном зеркале. Все вроде на месте и по-старому, но как бы не она. Грудь не ее, живот, бедра, волосы и, главное, глаза. Потухшие, как у покойницы, без блеска и настроения. Жизнь, конечно, прожита, и Аня не стремилась начинать новую. Зачем? Все повторится то же самое. Мир-то не изменится вокруг.

Список вещей составили, и, пока она принимала ванную, Татьяна Павловна сходила в магазин. Купила, разумеется, не все, а лишь то, без чего нельзя обойтись. Смену белья, пару юбок, несколько кофточек разного фасона, вельветовые брюки, туфли и босоножки, а также кое-что из косметики и дамскую кожаную сумочку, какую Аня просила. Примерку делали в спальне, и все, кроме туфель, оказалось впору.

За этим чисто женским делом подружились окончательно. Татьяне Павловне, видно, давно не доводилось ни с кем поговорить по душам, к Ане она сразу прониклась доверием и болтала без умолку. Причем постоянно сбивалась на одну тему, как любая шиза. Оказывается, чтобы сохранить верность незабвенному Остапушке, ей пришлось немало покрутиться. И полы мыла, и милостыню клянчила, и девушкой по вызову бегала, и на панели ишачила. Но все по необходимости, а не корысти ради.

— Все для него, понимаешь, Анечка? Безо всякого удовольствия. На какие шиши, интересно знать, посылала бы передачи и подмазывала окаянных тюремщиков?.. Благодетель мой, Иван Савелич, слава Исусу, вытащил из клоаки. Теперь-то хорошо, теперь-то я Остапушку непременно дождусь… Запомни, Анечка, профессор — святой человек. Не отказывай ему ни в чем. Даже сама навстречу шаги делай. Он бывает застенчивый, как мальчик, попросить стесняется.

— Набиваться тоже не хотелось бы, — сомневалась Аня.

— Правильно. Ты не набивайся. Намекни осторожненько, без нажима. Грудками покачай, вон они у тебя какие кругленькие. А как же! Надобно об его годах помнить. Раскочегарить не так просто… Ничего, что я так с тобой напрямки?

— Как же иначе! Мы же с тобой, Танечка, сестры по несчастью.

— Тоже муж в тюрьме? — поразилась хохлушка.

— Хуже. Я сама оттуда.

— Ох! — Татьяна Павловна обронила на пол туфлю, которую примеривала уже десять минут. Ничего не получалось. У Ани — тридцать шестой размер, у нее — тридцать девятый, а туфли попались где-то посередине. Теперь ведь размеры обычно ставили наугад, а на глазок не всегда попадешь в точку. — Анюта, дорогая, как же так?! За что?

— По ложному обвинению, как и твоего Остапа. Придумали, будто я кого-то убила.

— Убила? Вот заразы! — Татьяна Павловна расстроилась до слез. — Да я не удивляюсь. Совести совсем не осталось у людей. И долго сидела?

— В тюрьме недолго. Потом в психушку перевели. Хотели до смерти залечить, но тут Иван Савельевич подоспел.

Татьяна Павловна оглянулась на дверь, понизила голос:

— Он сегодня весь прием отменил. Убытку нажил, с одним важным клиентом вовсе разругался. Все из-за тебя, сестричка. Примечай.

— Ой! — вырвалось у Ани.

Одетую в новую серую юбку и скромную голубую блузку, причесанную и умытую, но без всякой косметики, Татьяна Павловна через огромную гостиную, уставленную финской мебелью, проводила ее на кухню, где был готов то ли завтрак, то ли обед.

— Садись вот тут, — указала на стул под часами. — Теперь будет твое место. А вот тут Иван Савелич. Не перепутай. Он не любит, когда его стул занимают.

Каждый жест и гримаска Татьяны Павловны были наполнены глубоким, понятным Ане значением. У нее стало спокойно на душе, как давно не бывало. Через минуту, словно прятался поблизости, к ним присоединился профессор. В темно-синем китайском халате, с беззаботной улыбкой на лице. И вроде бы помолодевший с тех пор, как видела его утром. Аня сразу сказала ему об этом. И видно, задела какую-то струну. Опять легкая краска проступила на впалых щеках.