Анатолий Афанасьев - Мимо денег

Корин заподозрил, что у мужика не все в порядке с головой, может быть, началась белая горячка. За долгие месяцы неустанной охоты он еще ни разу не сталкивался со столь неадекватным поведением жертвы. Может, поганый алкаш вообще не знает адреса дочери? Тогда тем более нельзя убивать женщину. Колоссальным усилием он смирил прущую из сердца ярость и оскалился в усмешке.

— Дядя Гриша, ты, наверное, жить устал? Так пожалей супругу. Вон ей как больно…

Пальцем надавил на нервный узел у женщины под ухом, бедняжка истошно завопила.

Григорий Серафимович озадаченно склонил голову.

— Надо же… Сколь лет с ней живу, случалось, поколачивал под горячую руку, но такого не слышал. Ты что же, Валюта, потерпеть не можешь? Дело-то сурьезное.

Корин засмотрелся, как безумец, бормоча несуразицу, наливает водку в чашку, и пропустил момент, когда тот с неожиданным проворством перегнулся через стол и наотмашь махнул бутылкой. Подлый удар не нанес Корину больших повреждений, разве что левое ухо оглохло, зато в мозгу произошел сбой. Он мгновенно забыл, зачем явился, зато определил, что зло, замаскированное на сей раз под добродушного алканавта, вступило в решительную схватку. Оно открылось — и это большая удача. Рыча, он сбросил с колен бабу и поднялся на ноги. Рванул рубаху на груди, чтобы свободнее дышать. Волосы на загривке встали дыбом, из глаз полетели алые искры. На него было страшно смотреть, но Григорий Серафимович не испугался. Шмыгнул в коридор — и вернулся со своим плотницким топориком. До белой горячки ему было еще далеко. Он знал, что драка предстоит жуткая и волосатое чудовище ему скорее всего не одолеть, но на душе установилась тишина. Бессмысленные годы отступили прочь. Он снова был полон азарта, как в те благословенные времена, когда каждый новый день сулил надежду на лучшее. Хорошо, что довелось встретиться с обидчиком лицом к лицу. Он всегда надеялся, что чудовище, день за днем глумившееся над ним по телевизору, дразнившее рекламой и голыми девками, смущавшее заморским раем, лишившее человеческой доли, рано или поздно попадет к нему в дом. Всего, что оно, чудовище, отобрало у него, ему показалось мало, и оно явилось за женой и дочкой. В роковую минуту он не чувствовал себя одиноким, рядом поднялись из могил тысячи, миллионы мертвых — и все тоже с топориками, пиками, удавками и кистенями. Григорий Серафимович весело заржал.

— Что же ты, Эдик, никак сомлел? Подходи, бери нас с потрохами. Или слабо?

Корин пошел на него не прямо, а сделал обманное движение, шагнув к плите. Потом прыгнул, но прыжок оказался неточным, потому что полудохлая баба, ворочающаяся на полу, успела вцепиться ему в ногу. Свистнул топорик и вонзился ему в плечо, попутно срезав часть щеки. Корин рыча стряхнул груз с ноги и, получив еще удар в голову, дотянулся до глотки алканавта. Сдавил жилистую мужицкую выю, повалил врага под себя. Остальное было делом техники…

Обернулся к женщине. Та сидела привалясь спиной к ножке стола, неистово, мелко крестилась. Вместо лица перед ним плавало черное пятно с двумя бледными щелками.

— Где Анька? — проревел, отрыгнув. — Говори, сука!

Женщина не слышала — умирала. И он не сумел ей помешать.

Около двух месяцев, день за днем, Микки Маус наседал с «Токсинором». Сначала Сабуров отбрехивался, не придавая нажиму большого значения — каприз магната, не более того, потом, когда понял, что это не так, всерьез задумался. Затея со всех сторон выглядела нелепой, но ведь поначалу так выглядели все самые успешные начинания Микки. Он всегда действовал на опережение и редко ошибался. К тому же там, где другие ломали шею, он лишь туже набивал мошну. Трихополов, разумеется, авантюрист, но самой высшей пробы, и ему, безусловно, покровительствует нечистый. Однако даже учитывая все это и делая сноску на мистическую подоплеку вообще всех событий, происходящих в России, Сабуров воспринимал предложение магната как что-то абсурдное. Он навел справки: «Токсинор» — крупная коммерческая структура, официально занимающаяся недвижимостью, а чем еще — Бог весть, — с филиалами в Питере и Саратове, с налаженными международными цепочками, солидным капиталом и достаточно прочным положением на фондовом рынке. Образно говоря, один из великого множества больших и малых насосов, откачивающих из подыхающей страны живые соки; но вопрос совсем в другом. Какое отношение к такого рода бизнесу мог иметь пожилой, из последних сил практикующий психиатр? Выходит, имел, раз Микки так настойчиво насуливает фирму. Для тех, кто хоть мало-мальски знаком с Трихополовым, не являлось секретом, что знаменитый олигарх, приближенный ко двору, меценат и покровитель обездоленных, еще ни единой копеечки, никогда и ни при каких обстоятельствах не выкинул на ветер. Это он, в подражание какому-то американскому собрату-миллионеру, установил у себя в загородном поместье платные телефоны для гостей. И он же однажды, на глазах у Сабурова, бешено, до сердечного приступа торговался с деревенским мужиком, поставлявшим на кухню свежие яйца, творог и сметану. Никакой фантазии не хватит, чтобы заподозрить такого человека в безотказной благотворительности. Можно предположить другое: Микки, предлагая «Токсинор» Сабурову, готовит из него подставную фигуру, некоего директора Фукса на случай точно спланированного банкротства. Это пока единственное объяснение настойчивой щедрости магната, хотя и мелковатое.