Анатолий Афанасьев - Мимо денег

— Хочу смотреть одним глазом. Кот в мешке покупать плохо, да?

— Ничего хорошего, — подтвердила Аня, а директор счастливо заквохтал, будто услышал откровение апостола.

Экскурсия заняла около часа. Прошлись по уснувшим цехам с проржавевшим оборудованием, заглянули в коптильню, где из всех углов тянуло селедочным дымком, хотя, как смущаясь признался директор, последнюю партию рыбехи вывезли три года назад.

— А бывало, — мечтательно протянул Захар Гаврилович, сделавшись вдруг похожим на нормального трудового мужика, — по две тонны в день выдавали. Э-э, чего вспоминать…

Постояли на пристани на берегу водохранилища, тянущегося сколько глаз хватало, теряющегося блестящим на солнце хвостом в дальних лесах. Директор пребывал в радужном настроении, возможно, оттого, что крепкими ноздрями чуял близкий навар.

— Рай для охотников, доложу вам, господин мистер Смайлз. В сезон такая шла пальба, хоть пробки в уши вставляй. Теперь ни одна утица не заглянет.

— Почему? — спросила Аня.

— Как почему? — Директор посмотрел с удивлением. — Жрать-то им здесь больше нечего… — И, вздохнув, добавил: — Как и людям тоже.

Поселяне, попадавшиеся на улице, в основном пожилые и старые женщины, видимо проинструктированные начальством, крестились и кланялись в пояс важному иноземному гостю.

— Народец тут смирный, нетребовательный, — пояснил Захар Гаврилович. — К тому же привыкли бесплатно работать. Ежели вы, господин мистер, посулите малость деньжат, реки вспять повернут. Двужильные все чертяки. Никакая демократия их не берет.

— Дамы много есть, мужчин нету. Где же они?

— Большинство отсыпаются с ночи, — туманно ответил Митятин.

Вернулись в контору и расположились в директорском кабинете за накрытым столом. Чего тут только не было: икра двух видов, севрюжина, жареное и копченое мясо, горы овощей, бутылки с водкой и коньяком… Глядя на этот стол, трудно поверить в россказни разных недобитков про вымирающую нацию.

— Прошу, угощайтесь чем Бог послал. — На бронзовых щеках Митятина проступили розовые пятна, ему явно не терпелось поскорее приступить к делу, но правила гостеприимства диктовали свой распорядок. — Разрешите небольшой тост за нашего дорогого гостя?.. Вот мы провели с вами, господин мистер, всего лишь немного времени, а я, скажу прямо, успел к вам душевно притянуться. Понял, какой вы человек — благородный, мудрый, истинный джентльмен, мы здесь в нашем болоте таких видим только по телевизору. Большое, огромное спасибо, что не погнушались приехать, а уж с нашей стороны постараемся, чтобы не пожалели об этом. За вас, дорогой сэр! Как говорится, доброго здоровья и успеха в работе… Переведи, Анна Григорьевна.

— Господин Смайлз прекрасно вас понимает.

— Да, да, — радостно подтвердил англичанин. — Говорю плохо, понимает хорошо. Добрый русский обычай. У тех, кто в море.

Мужчины выпили водки, Аня пригубила красного вина. Ей вообще не следовало пить. Опьянев, она слишком часто погружалась в грезы наяву.

Женщина в белом накрахмаленном переднике и с кокошником на голове подала в ведерной кастрюле дымящийся суп из потрошков. Джонатан Смайлз сперва не решался попробовать, но потом съел две тарелки. На всех троих вдруг напал какой-то страшный жор, что вполне объяснимо: прогулка, свежий воздух, прекрасный солнечный день… Выпито тоже было много. За Митятиным Аня не следила, но седенький миллионер осушил три рюмки водки и четыре больших бокала вина. Аня не знала его нормы, англичанин вспотел, раскраснелся, голубые глазенки светились добродушным, пьяным лукавством. Митятин от обильной еды и возлияний, напротив, побледнел, сквозь бронзу проступили голубенькие прожилки, и Аня подумала, что у него, вероятно, есть проблемы с сердцем. Молчаливая официантка в кокошнике подала еще две перемены: копченого угря с жареной картошкой и тушеную в глиняных горшочках парную свинину с необыкновенно ароматным чесночным соусом. Все было приготовлено безукоризненно. Пожалуй, Аня так не угощалась и в лучших московских ресторанах. К концу обеда Митятин предложил тост на брудершафт, но не Ане, а Джонатану Смайлзу. Тот не сразу понял, чего от него хотят, но уразумев, охотно согласился и, осушив очередную рюмку, целиком утонул в могучих объятиях директора. Целовались они долго и смачно, что навело девушку на грустные размышления.

Захар Гаврилович решил, что подготовительная работа закончена и, не дожидаясь кофе, торжественно провозгласил: