Олег Приходько - Оборотень

— Желаете столик? — любезно улыбнулся он.

По залу сновали официанты в костюмах тореадоров, в глубине за столиком скучала парочка «Кармен». Народу было мало, в основном деловые люди.

— Сколько это будет стоить? — поинтересовался Рыбаков. «Мэтру» вопрос явно не понравился: как правило, те, кого интересовали цены, питались в «Русских бистро».

— Если вам отобедать — думаю, в полторы сотни уложитесь. Рыбаков смерил обер-официанта презрительным взглядом, переложил из кармана в карман японский калькулятор.

— Вы меня не так поняли. Я имею в виду ваш ресторан. Глаза «мэтра» приняли размеры чайных блюдечек.

— Простите, не уполномочен, — забормотал труженик новорусского общепита. — Хотите поговорить с хозяином?

— Позже. Я сяду вот там, — Рыбаков указал на столик у окна, с двух сторон огороженный деревянными переборками.

Заказал он немного: порцию дорогого виски, устриц, салат из зелени, говяжий бульон и бифштекс с кровью.

«Хорошего гостя» обслужили буквально за пять минут.

Сзади слышались слова «авизо», «Центробанк», «безнал», небрежным тоном произносились числа со многими нулями. Откуда-то сверху негромко лились испанские напевы.

«Встреча состоится на третьем этаже, — думал Рыбаков, — больше негде. Не в баре же и не здесь. Разве что они закроются на время… Но это вряд ли — оставят посетителей в качестве заложников, в случае чего. Значит, на третьем…»

Он глотнул виски со вкусом самого элементарного самогона, нанизал на вилку ломтик авокадо, сдобренный тропической зеленью. Может быть, все это и имело бы вкус «от Севильи до Гренады», но в промозглой зимней Москве совершенно не шло в горло.

«На шоссе окна третьего этажа не выходят. Пожарная лестница остается слева на торце. Наверняка есть запасный выход. Не может не быть. Его блокируют, парадное блокируют тоже, разумеется, дорогу и берег Москвы-реки. Кных наверняка приедет со своей охраной. Впрочем… пошли они все! Какое все это может иметь значение? Спокойно. Ешь ананасы, рябчиков жуй… Как там дальше? Вот именно. Все может статься…»

Янтарный бульон в мельхиоровой посудине с крышкой был горячим и ароматным, но его цена в двадцать четыре доллара была взята явно с потолка. Рыбаков пригубил еще виски, поднялся и степенно вышел из зала, на ходу извлекая на всеобщее обозрение коробку голландских сигарок.

Туалет на четыре кабины размером соответствовал милицейскому тиру. Стены были отделаны мраморной крошкой, на белоснежных дверцах красовались ручки в виде бычьих голов с кольцами в ноздрях. Над розовой раковиной умывался негр. Приторно пахло трубочным табаком «Амфора».

Рыбаков заперся в кабине. Дождавшись, когда за негром захлопнется дверь, он достал из-за ремня герметично упакованный в пластик «ТТ», отвинтил розовый набалдашник с крышки сливного бачка и опустил пистолет в воду…

По парадной лестнице поднималась делегация улыбчивых японцев. Переводчик что-то объяснял, словно аккуратные коротышки пришли в Третьяковку или в Алмазный фонд. Потомки самураев вызвали настоящий переполох. Вальяжный «мэтр» поправлял перед зеркалом традиционную «бабочку», тореадоры срочно меняли алые скатерти на столах. Теперь на респектабельного молодого человека в очках никто не обращал внимания, и Рыбаков вернулся за свой столик незаметно.

«Рабы, — с презрением подумал он, посыпая бифштекс красным перцем и наблюдая за тем, как суетятся ряженые „шестерки“. — Да, напяль на вас хоть рыцарские латы — рабства из душонок не выдавить. Ишь, лебезят… Родина, любовь, достоинство — тьфу на вас еще раз! Баксы — это да, за баксы они будут жопу лизать хоть кому. Продали Родину, падлы! Какая может быть без Родины нация?..»

Опер лениво доел фарш, поманил «тореадора». Обед обошелся в сто сорок баксов. Рыбаков расплатился по счетчику, без чаевых. Он вышел из ресторана, раскланявшись с гардеробщиком и швейцаром, постоял во дворе, пока подвернулось такси, и укатил.

Часы показывали половину четвертого.

На развилке ему повстречался красный «Порше» в сопровождении двух «БМВ». Машины прижались к осевой, пропустили автобус и свернули к «Сарагосе».

Трудяга Микроскоп лихо владеет компьютером.

— Я, Александр Григорьевич, программист по первому образованию, — улыбается он, протирая толстые линзы очков.

«Работал бы себе программистом. Нет, потянуло в грязь!..»

— «Нарушение антимонопольного законодательства» по «сто семьдесят пятой прим». Давать?