Андрей Воронин - Беспокойный

– Верен себе, – прокомментировал с заднего сиденья Подольский. – Окликни его, а то сейчас как стреканет через поле, лови его потом…

Сергей почти по пояс высунулся в открытое окно и крикнул стоящему на ярко освещенном пятачке каменистой почвы человеку:

– Руки вверх! Попался, который кусался?!

– Вернемся домой – голову оторву, – пообещал Борис Иванович, когда машина наконец перестала ходить ходуном от медвежьих объятий и звонких хлопков широкими твердыми ладонями по таким же широким и твердым спинам. – За прямое неподчинение приказу, самоуправство и партизанщину.

– Ты сперва вернись, – хладнокровно заявил Подольский, которому была адресована эта угроза.

– Да, – посерьезнел Рублев, – надо валить, пока они всю округу на ноги не подняли. Сунутся разгружать, а груза-то и нет!

– Усушка, утруска, – сказал Сергей Казаков и резко развернул машину, задев колесами противоположную обочину и подняв тучу пыли, казавшейся рубиновой в свете задних фонарей. – Валить так валить. Не знаю, кто как, а я здешними гостеприимными местами уже сыт по горло. Знали бы вы, какие уютные уголки тут встречаются!..

Бородин снова напомнил о себе протяжным тоскливым вздохом.

– О, Леха! – обрадовался Рублев, будто только теперь заметивший своего «приятеля». – И ты тут? Молодец, не бросил в беде старого друга, пришел на выручку… Не вздыхай, браток! Вздыхать будешь в камере…

– Когда к тебе парочка тамошних гомосеков с обоих концов пристроится, – внес избыточно натуралистичное уточнение Подольский.

– Ходу, Серега, ходу, – поторопил Борис Иванович. – Ты жив-здоров, а стало быть, делать нам тут больше нечего. Все хорошо, что хорошо кончается, но злоупотреблять везением не стоит… Да ты заснул, что ли? Газу, газу давай! Там, справа, есть такая педаль…

– Газу так газу, – с какой-то странной интонацией, будто нехотя, согласился Сергей Казаков и утопил педаль. Двигатель взвыл, украшенные красными светоотражателями беленые столбики на краю кювета замелькали в темноте, сливаясь в почти сплошной частокол. – Все равно вот так, голыми руками, без подготовки, эту сволочь за хобот не возьмешь…

– Эй, – настороженно произнес Борис Иванович, – ты что это задумал, приятель? Может, не стоит, Серега?

– Брось, капитан, – поддержал его Подольский. – Что в писании сказано? Мне возмездие, и аз воздам. А один умный мулла к этому добавил, что месть не решает проблему, а лишь приумножает ее последствия. И вообще, охота тебе мараться?

Казаков молча давил на газ, вглядываясь не столько в пустую дорогу, сколько в несущуюся справа, освещенную скользящим светом фар неровную обочину. Потом он вдруг ударил по тормозам, заставив машину пойти юзом, и рывком затянул ручник.

– Вылезай, – сказал он Бородину и, обернувшись назад, добавил: – Мы буквально на пару минут.

Он вышел из машины, обошел ее спереди и распахнул перед Алексеем Ивановичем дверцу:

– Прошу вас.

Бородин не шелохнулся и не ответил, продолжая обеими руками цепляться за ремень безопасности. Тогда Сергей, перегнувшись через него, протянул руку и щелкнул замком ремня.

– Вылезай, кому сказано!

Риелтор молча потряс головой, выражая свое категорическое несогласие, и его было очень легко понять. «Точно, обмочится, – с неудовольствием подумал Николай Подольский. – Верняк, даже к гадалке не ходи. И прямо на сиденье…»

Казаков ухватил Алексея Ивановича за шиворот и дернул на себя. Воротник затрещал, Бородин взвизгнул и, бросив ремень, вцепился в руль. Борис Иванович сделал равнодушное лицо и, отвернувшись, стал смотреть в окно. Бородин снова взвизгнул и отпустил одну руку, получив короткий удар по почкам, но тут же снова вцепился в баранку. «Оторвут, черти», – с ревностью собственника подумал Николай и последовал примеру Комбата. Происходящее выглядело, мягко говоря, не очень красиво, но Казаков был в своем праве. Решение – жить Бородину или умереть – оставалось за ним; право принять это решение было оплачено дорогой ценой, и сидевшим на кожаном заднем диване «лексуса» Рублеву и Подольскому пока оставалось только гадать, насколько высокой она была, эта цена.

Глядя в окошко, Николай между делом отметил про себя, что Казаков остановил машину примерно в том же месте, откуда совсем недавно пытался ее угнать, угрожая хозяину пистолетом. Машина конвульсивно вздрагивала и раскачивалась, спереди доносилась глухая возня, сдавленная сквозь зубы ругань и удары – то мягкие, будто в тесто, то тупые, отзывающиеся характерным металлическим подголоском, – видимо, Казаков бил своего недруга по цепляющимся за баранку ладоням. Потом все это ему, вероятно, надоело, и он перешел к решительным, по-настоящему крутым мерам: Бородин вдруг взвыл нечеловеческим голосом, захрипел, как человек, умирающий от перелома гортани, и забился, словно в агонии, беспорядочно молотя всеми четырьмя конечностями и заставляя машину дрожать, как во время сильного землетрясения. Последовал еще один мощный рывок, который, казалось, грозил перевернуть тяжелый внедорожник, и вдруг стало тихо, лишь в темноте за пределами освещенного фарами пространства шуршала сухая трава и трещали какие-то сучья.