Андрей Воронин - Беспокойный

– Вот, извольте полюбопытствовать, – потирая пухлые ладони, сказал начальник особого отдела. – Задержан ночью вблизи запретной зоны. Документов нет, плетет какие-то небылицы… Ваш?

– Нет, – задумчиво разглядывая задержанного, покачал головой Маковский, – не наш. Но, думаю, вскоре к нам присоединится. Мы тут немного посекретничаем, если позволите. Да, и сделайте одолжение, распорядитесь, чтобы привели второго.

– С удовольствием, – сказал капитан третьего ранга и вышел, смешно переваливаясь на ходу.

Оставшись с задержанным наедине, Маковский первым делом встал, подошел к нему и для верности, чтобы исключить малейшую возможность ошибки, отвернул левую сторону расстегнутого до пупа, пыльного, пропахшего тяжелым мужским потом комбинезона. На темной ткани подкладки белел выведенный хлоркой номер. Полковник знал этот номер наизусть; это был номер военного билета охранника, которого убил при побеге объект Б5/18-1453.

– А вы таки влипли, – сообщил он, снова усаживаясь за стол и кладя перед собой сцепленные в замок руки. – Вас задержали ночью, вблизи запретной зоны, без документов, в комбинезоне, снятом с убитого военнослужащего, который охранял особо секретный военный объект…

– Я все объясню! – горячо воскликнул задержанный.

– Да уж, будьте так любезны, – сказал Маковский. – Предлагаю вести нашу беседу в форме интервью: я буду спрашивать, вы – отвечать… Итак, первый вопрос: фамилия, имя, отчество?

– Бородин Алексей Иванович.

Полковник в веселом изумлении округлил глаза.

– Да что вы говорите?! – воскликнул он. – Кто бы мог подумать… Ну-ну, расскажите, каким ветром вас занесло в наши края…

Бородин стал рассказывать. Поскольку он не имел даже отдаленного представления о том, с кем разговаривает, рассказ его был весьма далек от истины. Маковский, в отличие от него, знал, кто такой Алексей Иванович Бородин, и ему было нетрудно додумать то, о чем умалчивал интервьюируемый. Вранье не имело большого значения; полковник знал верный способ вызвать собеседника на полную откровенность, но время для этого еще не наступило.

Конвойный привел второго задержанного – крупного, слегка грузноватого мужчину с широким и загорелым, обманчиво простодушным лицом отставного прапорщика. Этот был одет в камуфляжные брюки, поношенные кожаные мокасины и майку-безрукавку той же популярной, немаркой расцветки, что и брюки.

– О, и ты здесь, друг ситный! – с какой-то нехорошей радостью воскликнул вербовщик, увидев Бородина.

– Вы знакомы? – спросил Маковский, заранее зная ответ.

– Увы, – сказал вербовщик.

В отличие от Бородина, он более или менее представлял, кто, по какой причине и с какой целью вызвал его в этот кабинет, так что его рассказ был чуточку более правдивым. Впрочем, вранья хватало и в нем, но полковник не осуждал вербовщика: тот не чувствовал за собой особой вины и не пытался себя выгородить, а просто соблюдал условия данной когда-то подписки о неразглашении.

– Одно из двух, – закончил свою повесть Андрей Константинович, неприязненно косясь на Бородина. – Либо химия на этот раз подкачала, либо они с самого начала были в сговоре и водили меня за нос.

– И то и другое весьма сомнительно, – задумчиво произнес Маковский.

– Я все объясню! – опять преисполнился энтузиазма мгновенно оценивший произошедшие изменения в обстановке и собственном статусе Бородин.

– Обязательно, – кивнул полковник. – Но не здесь. Конвой!

Вошел конвойный матрос.

– Уведите задержанного, – распорядился полковник. – Вот этого, в черном комбинезоне. В накопитель его.

При упоминании о накопителе вербовщик нехорошо улыбнулся: куда именно отправляют доставленных им на базу людей, он, конечно, не знал, но ему было известно, что оттуда не возвращаются.

– Минутку, конвойный, – сказал Маковский. – Пожалуй, и этого тоже. Каждому да воздастся по делам его, – добавил он, обращаясь к вербовщику, улыбка которого уже погасла. – Вам у нас понравится, ребята. Может, даже знакомых встретите…

– За что? – помертвевшими губами с трудом выговорил вербовщик.

Маковский сделал нетерпеливый жест, каким отсылают прочь надоевшего официанта, и конвойный, не особо церемонясь, вытолкал задержанных в коридор.

Старику было уже под девяносто, но дряхлым он не выглядел. Белоснежная шевелюра оставалась густой, плечи, хоть и стали костлявыми, не согнулись под грузом прожитых лет, движения были уверенными, а взгляд утонувших в морщинах глаз – острым и испытующим. Глядя на него, Борис Иванович подумал, что по-настоящему крепких людей невзгоды лишь делают сильнее, не сокращая, а, напротив, продлевая их век.