Сергей Зверев - Особо сильный противник

– Я сам решу.

Лавров не боялся, но и не любил бессмысленно подвергать свою жизнь опасности. Каждой храбрости должен быть какой-то предел, а иначе это была бы не храбрость, а самая элементарная глупость. Идти на переговоры к кучке отморозков без всяких принципов, да еще и без оружия означало пойти на большой риск – мало ли что взбредет в голову чокнутому афганцу.

Как с наименьшими потерями провести операцию? За своих бойцов он волновался меньше всего, но жизни заложников… За годы, проведенные в армии, у Лаврова, как, впрочем, и у большинства других военнослужащих, выработалась черта характера – постоянная готовность к самопожертвованию, если оно себя оправдывает. Находясь на службе, он сам себе не принадлежал.

Сейчас майор в который раз прокручивал в уме шансы на успех в случае немедленного штурма самолета. После быстрого раздумья эту идею пришлось выбросить из головы – слишком малы были эти самые шансы на удачу, вернее, их практически не оставалось. Время поджимало.

– У нас есть полчаса, а вернее, уже двадцать шесть минут, – поправился Павел, взглянув на часы.

– Слушай, а что ты об этом думаешь?

Батяня все для себя решил, но посчитал нужным сыграть на том, что формально руководит операцией не он, а фээсбэшник, а следовательно, за тем последнее слово. В последнее время Павел как-то ушел в тень и на власть не претендовал. Майор не совета спрашивал, а пытался понять, что у него на уме.

– Что тут думать? – наигранно удивился тот. – Время у нас пока еще есть. Зачем тебе идти? Подтягивай своих ребят… ну и ударим.

Теперь настал черед разыграть удивление Лаврову.

– А как же заложники?

– Может быть, и обойдется, – уклончиво ответил Вежновец. – Все равно нам рано или поздно придется брать самолет штурмом, ну а что должно случиться, того не избежать. Или ты на переговоры собрался? – заключил он.

Лавров до сих пор не мог понять, откуда у фээсбэшника такое пренебрежительное отношение к заложникам? Долго над этим думать было некогда, и майор переключил свое внимание на более насущные проблемы. Сняв с плеча «кипарис» и отстегнув кобуру с пистолетом, он передал оружие сержанту. Нож, после коротких раздумий, решил на всякий случай оставить. Чекист молча следил за его сборами.

– Сейчас я на штурм никого не поведу, – произнес майор не допускающим возражений тоном. – Если проводить штурм немедленно, это будет не операция по освобождению заложников, а бойня.

Павел на это лишь пожал плечами.

– Я думаю, мы немножко затянем время, – продолжал Лавров.

– А смысл?

– Ты же профессионал в своем деле и знаешь, что они сейчас там, в самолете, все на взводе. Только и ожидают чего-нибудь от нас. И я их понимаю. На их глупые требования нам только и остается, что идти на штурм. Часа два-три я выиграю.

– И каким же образом?

– Что-нибудь придумаю.

– Ладно, пошли, – чекист резво вскочил на ноги.

– Ты останешься здесь, – сказал Лавров.

Он не мог прийти в себя от такого неожиданного поворота событий. Его сбило с толку переменчивое поведение капитана Вежновца. Еще минуту назад тот настаивал на немедленном применении силы по отношению к боевикам и отговаривал Андрея от переговоров. Потом вдруг неожиданно быстро согласился с майором и даже изъявил желание пойти с ним.

– А что, ты уже по-таджикски или по-пуштунски понимать научился? – съязвил чекист.

На его последний аргумент у Лаврова возражений не нашлось. Неожиданно он понял, почему гэбист так активно рвется идти с ним. Скорее всего, он боялся, что майор утаит от него какую-то важную деталь переговоров. Лавров уже давно догадался, что с самолетом ФСБ связывают не только заложники. Отвернувшись от Вежновца, он негромко сказал в сторону, но так, чтобы тот услышал:

– Если у тебя есть какие-то другие аргументы не идти на переговоры, скажи мне, и, может быть, я пересмотрю свое решение.

Гэбист промолчал.

– На том и порешили, – вздохнул майор. – Пошли.

Мустафа еще издали заметил двух русских, направлявшихся к самолету, и ждал их уже внизу, у надувного трапа, на который была сброшена веревочная лесенка. За его спиной стояли два боевика с автоматами. Одноглазый не смотрел на часы и не знал точно, сколько прошло времени. В душе он боялся, что полчаса пройдут, а парламентер так и не появится. Тогда бы пришлось показательно расстрелять кого-нибудь из пассажиров. Его слова не могли быть простой угрозой. Русские, заставившие ждать столько времени, крепко задели его самолюбие. Ему казалось, что при этом он теряет авторитет у подчиненных. На счастье самого Мустафы, на двадцатой минуте ожидание окончилось. Ему не пришлось никого убивать. Если бы был расстрелян хоть один заложник, Лавров, не колеблясь, начал бы штурм.