Александр Тамоников - Детонатор

Кошка появилась и на заре того дня.

— Брысь! — взвизгнула Христина, размахивая веником, возникшим в руке из ниоткуда.

Змеекошка гнусаво заорала, вздыбила лоснящуюся черную спину и шмыгнула под стол, нервно подергивая там кончиком хвоста. «Как же ее прогнать?» — попыталась сообразить Христина. Не сообразила. И подсказать было некому. Ни отца, ни матери, ни ухажеров, ни даже подруг. Только героин — Герыч, как звали его те, кто имел несчастье познакомиться с ним поближе.

После нескольких доз размеренная жизнь Христины рухнула, как карточный домик. Она осталась одна на всем белом свете. Хотя какой же он белый, если так темно, так жутко и так холодно.

Господи! Слышишь меня?

Никто не откликнулся. Только приблудная кошка угрожающе заурчала в углу. Чтобы не злить ее, Христина свернулась калачиком, зажмурилась и затихла.

С первыми лучами солнца, когда в листве зачирикали беспечные воробьи, а в окнах дома напротив погас электрический свет, мокрая от пота, задыхающаяся Христина села на кровати и обхватила лохматую голову руками. Неужели бывает так плохо? Неужели эти мучения никогда не закончатся?

— Мамочка, — прошептала она пересохшими губами. — Я не знаю, как дальше жить, мамочка…

Мама, наверное, тоже не знала, даже если и существовала где-нибудь в загробном мире. Она давно умерла.

Охваченная внезапным ознобом, Христина натянула на себя одеяло. Вот только укрыться с головой не успела. В комнате раздался вкрадчивый шорох. Еще раз и еще. Открыв глаза, Христина увидела уродливого циркового лилипута, подкравшегося к кровати на карачках. Он был весь прозрачный, готовый рассеяться от малейшего дуновения воздуха, но его короткопалая пятерня, прикоснувшаяся к ноге Христи, свидетельствовала о том, что лилипут существует в реальности. Размером он был с большого пса, его физиономия казалась облепленной паутиной.

— Тс-с, — прошипел он, прикладывая маленький палец к губам.

Христина сдавленно пискнула, а больше не смогла выдавить из себя ни звука. Лилипут оскалился, словно намереваясь укусить ее за ногу. Но вместо этого он неожиданно лизнул ее в пятку и вдруг заскулил жалобно, по-щенячьи, словно умоляя Христину что-то сделать… вернее, чего-то не делать.

— Что? — спросила она шепотом.

Уродец медленно и с печальным видом покачал головой, а потом исчез, как исчезла комната и весь окружающий мир.

Когда Христина очнулась от обморока, комната была пуста. В окно светило солнце, от которого слезились глаза и свербило в носу. Кое-как дотянувшись до портьеры, Христина задернула окно. Режущий желтый свет по-прежнему прорывался сквозь плотную ткань, но теперь не доставлял прежних страданий. Постанывая, Христина стянула с себя отсыревшую ночную рубашку и швырнула на пол. За рубашкой последовали трусы, напоминающие тряпку. Каждое движение отдавалось тупой болью в темени. Перед глазами рябило. Шершавый, как наждак, язык едва умещался во рту.

«Уколоться», — подумала Христина, и в то же мгновение ей сделалось легче, несказанно легче. Простая, короткая, спасительная мысль заполнила все ее естество — от воспаленного мозга до кончиков сведенных судорогой пальцев. Уколоться! Немедленно колоться!

Христина встала с кровати и босиком отправилась на кухню, хватаясь за стену. Почти пустая квартира куда-то плыла, раскачиваясь на плавных волнах, в ушах пели цикады, перед глазами мельтешили прозрачные мошки. Проклятый Герыч не позволял забыть о себе ни на секунду.

В кухне было прохладно. Подхваченная ветром занавеска трепыхалась на краю распахнутого окна. На столе лежал засохший мандарин с такой твердой кожурой, что прокусить этот панцирь не получилось. Ничем другим съедобным в доме даже не пахло. Христина забыла, когда в последний раз нормально ела.

Мусорное ведро было заполнено пустыми жестянками из-под сладких газированных напитков. С трудом открыв дверцу холодильника, Христина достала очередную банку, кое-как открыла крышку и, подрагивая на слабых ногах, стала пить, издавая стон после каждого глотка. Ледяная «кола» лилась на голую грудь и стекала по животу на пол. Когда зубы заломило от холода, Христина сунула банку на место и, облизывая губы, поплелась дальше.

Сидя на унитазе, она несколько раз проваливалась в краткие обмороки. Забираясь в ванную, кряхтела, как старуха, вынужденная перебраться через высокий забор. Под горячим душем ее бледная кожа порозовела, а на груди вновь проступили соски, которые до этого не отличались цветом от тела.