Александр Тамоников - Детонатор

— И-эх! — кряхтел он. — И-эх! И-эх!

Выстрелы снаружи стихли, там раздался хруст битых стекол под ногами налетчиков.

— Здесь, — произнес мужской голос.

Произнес по-русски, но с каким-то странным акцентом.

— И-эх! — приговаривал Белоусов, взгромоздившийся на столик. — И-эх!

Дверь дернули. Галкин вцепился в нее, как утопающий цепляется за соломинку. «Господи, Господи, спаси и помилуй, — непрерывно крутилось в его голове. — Спаси и помилуй… спаси и помилуй… помилуй…»

До этого момента Галкин и не подозревал, что он трус. Впрочем, не осознавал он этого и сейчас. Он просто спасал свою жизнь. Ведь глупо не подчиняться инстинкту самосохранения, верно?

«Я удержу эту чертову дверь, — думал он. — Я должен удержать ее во что бы то ни стало».

— Не открывается, — пожаловались с той стороны.

— Дай я, — произнес второй мужской голос, тоже изъясняющийся с легким акцентом.

Галкин напряг все свои мускулы, но ненадолго. Рой раскаленных металлических пуль, прошивших дверь и тело Галкина, заставили его расслабиться — расслабиться настолько, что ноги перестали держать его.

«Конец», — понял он, чувствуя, как пальцы сами собой отлипают от дверной ручки.

— Меня… убили, Николаич, — прохрипел он из последних сил, а еще попытался свалиться так, чтобы преградить вход в купе.

Трусом Галкин пробыл недолго. Хотя героем прожил совсем ничего.

«Эх, паря!» — с тоской подумал Белоусов и, не слезая со стола, трижды пальнул в человека, возникшего в дверном проеме.

Поза была неудобная, положение — отчаянное, но две пули попали в цель: одна пронзила легкое, другая разорвала кишечник и печень.

В следующую секунду за спиной первого нападающего возник второй, который буквально нашпиговал конвоира свинцом из автомата. Несчастный попробовал выстрелить в ответ, но собственный пистолет сделался слишком тяжелым для него. Обливаясь кровью, он повалился головой вниз и сломал шейный позвонок, но не почувствовал этого.

Контейнер, которым он лупил по бронированному окну, так и остался торчать в проломе. Не хватило каких-нибудь двух-трех ударов, но теперь произвести их было некому.

Перешагивая через лежащие тела, Кроха добрался до окна и завладел серебристым контейнером. Держа его как портфель, он собирался покинуть купе, когда кто-то схватил его за штанину.

Это оказался Кястис. Его рука была выпачкана в крови и казалась одетой в багровую перчатку.

— Что ж ты, гад… — прошипел он, — через своих переступаешь?

— Я думал, тебя убили, — пояснил Кроха, бесстрастно глядя на раненого.

— Не убили, — возразил Кястис. — Придется тебе меня вытаскивать.

— Эй! — раздался за окном голос Сердюка. — Скоро вы там? Отходим! Скорее!

Не сводя глаз с лежащего, Кроха кивнул на окно:

— Слыхал? Надо торопиться.

— Так помогай, — с натугой выговорил Кястис и сел, держась за живот.

— Конечно.

Пожав плечами, Кроха дважды выстрелил в него из «Узи». Голова Кястиса лопнула, лицо стало красным, как его руки. Только глаза выделялись на этой кровавой маске, недоуменно глядя на того, кого латыш считал своим товарищем.

— Чего пялишься? — разозлился Кроха и выстрелил в третий раз: прямо между этих белых глаз.

Кто такой этот латыш, чтобы смотреть на Стефана Кроху с презрением? И разве он не поступил бы точно так же, поменяй их местами? На войне как на войне.

Они отдышались только в ближайшем лесочке, когда заметили светящиеся фары, которыми помигал им Селезнев.

— Сидит там, не клятый, не мятый, — пропыхтел Кроха, плохо переносивший физические нагрузки.

Сердюк, стоявший в отличие от него прямо и не видевший необходимости сгибаться пополам, жадно хватая ртом воздух, пожал плечами:

— Он свои деньги отрабатывает сполна.

— А я? — ревниво спросил поляк. — Я не отрабатываю? Чемоданчик вот приволок…

— И троих бойцов положил, — добавил Сердюк.

— Я им не ангел-хранитель, чтобы их от пуль грудью защищать!

— Что не ангел, так это точно.

— Не ценишь ты меня, Петро, — процедил Кроха. — Не нравится мне это, ох не нравится.

Сердюк посмотрел на него с любопытством. Если до сих пор эти двое общались на некой причудливой смеси украинского и польского языков, то теперь командир перешел на русский — на тот русский, которым пользуются бандюки и уголовники.

— Ты че? — спросил он. — Угрожать мне вздумал?

Кроха голову не опустил, взгляд не отвел, тему сменить не поспешил.

— Мне бонус полагается, — произнес он с вызовом. — Моя добыча. — Он толкнул коленкой контейнер, который держал в левой руке.