Александр Тамоников - Детонатор

— Что? — тупо спросил бомж.

— Это значит, что газовая атака невозможна. — Рассуждая, Евсеев медленно воткнул заточку по самую рукоять. — Почему?

— О-о… — простонал бомж, уставившись на свои темнеющие в промежности штаны.

Крикнуть он не мог из-за болевого шока. Проткнув его заточкой, убийца не вытаскивал ее, не отпускал, а двигал из стороны в сторону, ожидая, когда нервная система жертвы не выдержит мучительной пытки. Постороннему могло бы показаться, что мужчины занимаются чем-то непотребным, но никто на них не смотрел. Ни одна живая душа.

— Вот тебе и «о», — продолжал Евсеев. — Газовая атака невозможна, потому что газ будет выдавлен избыточным давлением внутри вагона.

Бомж снова застонал. Глаза его сделались совершенно белыми, по вяло отвисшему подбородку сбегала липкая слюна.

— Таким образом, атаковать вагон придется в лоб, без всяких военных хитростей, — заключил Евсеев, после чего потянул заточку на себя, а потом вогнал ее обратно… и снова… и снова…

Умирающий задергался, запрокинув голову так сильно, словно желал проследить, как будет возноситься к небесам его бессмертная душа. Это было забавно. Евсеева всегда смешила наивная вера в то, что после смерти будет еще что-то. Как будто Богу больше заняться нечем, как заботиться о жалких людишках, живущих пустой, никчемной жизнью и умирающих так внезапно, так нелепо, так некрасиво.

— Я бы на их месте воспользовался гранатометом, — сказал Евсеев, провожая взглядом тронувшийся с места поезд. — К счастью, меня там не будет. Мое дело — позвонить и предупредить, понял?

Бомж не ответил. Он сидел на месте, откинувшись назад и упершись в дощатый брус скамейки. Под его широко расставленными ногами собралась темная лужа.

— Ну, приятель, счастливо оставаться, — сказал Евсеев, вытирая пятерню о свитер покойника. — Шпиона из тебя не получилось, но ты не жалей. Паршивая это работенка, скажу я тебе.

Покойник не ответил. Не оглядываясь на него, Евсеев зашагал восвояси, доставая на ходу старенький мобильник, припрятанный во внутреннем кармане пиджака. Еще лет десять назад это могло бы привлечь к нему внимание, но теперь все свыклись с тем, что мобильной связью пользуются поголовно все, от несмышленых малышей до дряхлых стариков, от глав государств до последних отбросов общества.

— Вариант А отменяется, — сказал Евсеев в трубку. — Защита.

Сбросив вызов, он пошел дальше, насвистывая мелодию есенинского «Клена». Все-таки сегодняшний день не прошел бесследно, оставил о себе кое-какие воспоминания.

Получив сообщение лазутчика, Петр Сердюк — или Петро, как звали его близкие, — тоже присвистнул, но коротко и немелодично.

— Проблемы, командир? — спросил Беридзе с едва уловимым кавказским акцентом.

Они сидели в бордовом японском внедорожнике, стоящем на обочине безлюдного ночного шоссе. Беридзе, выполнявший роль водителя, то и дело оглаживал руль, но это был не признак нервозности, а многолетняя привычка, от которой он и не думал избавляться.

Это был статный грузин с седыми висками, делавшими его похожими на маститого артиста или оперного певца. Одевался он во все черное, предпочитая узкую одежду, подчеркивавшую его атлетическую фигуру.

Петро Сердюк носил неизменную трехдневную щетину, зато тщательно выбривал виски и мощный загривок. Он отлично говорил по-русски, хотя с детских лет терпеть не мог этот язык.

— Не любишь проблемы, Бочи? — спросил он.

— А кто их любит, командир? — удивился грузин.

— Да хотя бы я.

— Шутишь?

— Серьезно. — Сердюк с наслаждением потянулся. — Нам испытания Богом посылаются. Чтобы не скисали.

— Это правильно, — сказал Беридзе, хотя было заметно, что лично он обошелся бы без проблем и испытаний.

Скучный человек. Ограниченный. Сердюк нахмурился:

— Заводи тачку. Поезд на подходе. А я пока с Селезенкой свяжусь, нехай готовится семафор переключать. — Сердюк включил смартфон и вызвал Селезнева, отвечавшего в отряде за всякие компьютерные и электронные штучки. — Боевая готовность номер один, — сказал он. — Вы на месте?

— Со мной Комиссаров, Кястис и Кроха, — отрапортовал Селезнев. — У Кястиса прицел на гранатомете сбился, но он уже наладил. Комиссаров, как всегда, дрыхнет. Кроха саблю точит, на абордаж готовится.

В трубке послышалась возмущенная реплика Стефана Крохи, начисто лишенного чувства юмора, и Селезнев заржал. Конечно, никаких сабель у группы не было, а лишь автоматы Калашникова, ручные противотанковые гранатометы и даже легендарный «Узи», о котором написано гораздо больше добрых слов, чем он того заслуживает.