Андрей Таманцев - Псы господни

Постучав, вошел лейтенант-порученец и поставил два тонких стакана в металлических вагонных подстаканниках, как любил генерал. Подождав, пока он скроется за дверью, Нифонтов начал, прихлебнув кофе:

— Что у нас с группой Пастухова? Вот оно что.

— Группа в порядке. Мы не привлекали ее к работе больше четырех месяцев.

Что-нибудь не так?

— Ребята ценные, не спорю, — тяжело сказал Нифонтов, — но, по-моему, Пастухова стало сильно заносить. Агентство «Набат» — их контора?

— Да. Правда, Пастухов там ни при чем, а владельцы — Дмитрий Хохлов и Олег Мухин.

— Стало быть, Боцман и Муха. — Нифонтов задумчиво побарабанил пальцами по столу.

— Ты слышал, что в агентстве был взрыв?

— Так точно, предполагаю, что это спицынская группировка мстит Боцману. Он только что сдал МВД четырех членов банды.

— Ты, видимо, не читал еще утреннюю милицейскую сводку, Константин Дмитриевич.

— Читал, — признался Голубков.

— Покрываешь своих?

— Никак нет, товарищ генерал. — Голубков поднялся из-за стола и перешел на официальный тон. — Я далеко не уверен, что расстрел спицынской верхушки — их рук Дело. С местными бандитами в казино были таджикские авторитеты, они что-то затевали и могли перейти дорогу кому угодно. Так что, возможно, Пастухов ко всему этому совершенно не причастен. Я собирался проверить и доложить. ^ Генерал махнул рукой:

— Да не становись ты в позу. Я вполне тебе доверяю, присядь, пожалуйста. — Нифонтов заглянул в опустевший стакан из-под кофе. — Мы не занимаемся милицейскими делами, и нас не волнует судьба десятка уголовников, давно заслуживших пулю. Но если Пастухов решается на подобные, м-м, акции возмездия непосредственно в столице, то складывается впечатление, что его группа становится не просто чрезмерно самостоятельной, а выходит из-под контроля управления.

Это был не первый их разговор о лучшей оперативной группе, привлекаемой управлением. Этим «вольным стрелкам», практически наемникам полковник Голубков и управление не раз доверяли в высшей степени опасную и конфиденциальную работу, которую по ряду причин не могли выполнять официальные службы. Впрочем, для таких щекотливых дел и существовало управление.

— Пастухов обладает жесткой оперативной хваткой и хорошим чутьем. Он всегда действовал в наших интересах, Александр Николаевич.

— Из каких побуждений? Деньги?

Блестящий офицер спецназа, Пастухов вместе со своей группой был несправедливо и жестоко разжалован и уволен из армии в самый разгар первой чеченской кампании.

Потом он долгое время работал по заданиям управления, но, кажется, снова тучи сгущались над его головой.

— Нет, деньги — не в первую очередь, — убежденно заявил Голубков. — Он просто хорошо оценивает ситуации, сочетая личную и общую пользу, но мы не раз убеждались, что основная внутренняя мотивация действий Пастухова и всей его группы — обостренное чувство долга.

— Перед кем, Константин Дмитриевич? Вот вопрос. Ты в состоянии на него ответить?

Голубков промолчал.

— Ты профессионал и должен сознавать, что Пастухов с увольнением из армии потерял внутреннюю опору, — жестко продолжал Нифонтов. — Он сам затрудняется определить, кому или чему он служит. Вроде бы внешне он придерживается удобной формы: он наемник, который время от времени выполняет задания нашего управления.

Но всякий раз, получая приказ — или, если хочешь, заказ, — он подвергает его некой собственной оценке и, выполняя, привносит некоторые коррективы сообразно своим неопределенным и размытым ценностям, которые с большим трудом поддаются рациональному анализу. Посуди сам, в одном случае он поступает сообразно неписаному кодексу офицерской чести, а в другом, как прошлой ночью, хладнокровно расстреливает больше десяти человек.

— Я не уверен в его авторстве, — упрямо повторил Голубков, отдавая себе отчет в том, что действительно пытается защитить Пастухова, в чем-то заведомо становясь на его сторону.

— Напрашивается вывод, что наметился определенный моральный дрейф в его сознании. Теперь он все больше выступает в качестве защитника «своих» — и к этим «своим» он относит очень узкий круг людей, которым доверяет лично.

— Ну что ж, могу сказать, что управление входит в этот круг, — твердо заявил Голубков. — Я не верю, что Пастухов мог провести такую масштабную акцию, не поставив управление в известность.

— Во-первых, не управление, а лично полковника Голубкова, который для Пастухова является моральным гарантом его действий. А во-вторых, спрошу тебя: надолго ли он останется лояльным? Если он предпринимает самосуд в интересах своих друзей, значит, он не доверяет нам. Что, если в какой-то момент Пастухов решит, что управление действует не в русле его личных ценностей? Каковы будут его поступки?