Валерий Еремеев - Неуловимый

— Значит, именно здесь меня и держали. В подвале. И Брахмана тоже здесь убили.

— Неужели Васильев сделал это прямо там, где живет?

— И все-таки это было здесь. Я прекрасно помню местный запах. Слышишь? Это пионы.

— Да они везде цветут, пионы эти. Что с того?

— Еще совпадает время, которое ушло на дорогу отсюда до банка.

— Время — понятие относительное. Это еще Эйнштейн говорил. Особенно если у человека завязаны глаза.

— Я считал про себя всю дорогу. Досчитал до двух тысяч девятьсот двадцати. И сегодня тоже считал.

— Ух ты! Поэтому ты попросил молчать? А сейчас сколько у тебя получилось?

— Чуть больше. Но ты и ехал медленнее. Учитывая скорость, мы на то и выйдем.

— Что делать дальше?

— Давай-ка махнем к офису «КомпТрейда», а то что-то я по Виктору Сергеевичу соскучился.

Боксер стал разворачивать автомобиль.

— Весь день я думаю, говорить тебе или нет, — начал он. — Ладно, скажу. Думай что хочешь, но это я Каплунова и его корешей пожег. Помнишь, я сигарету у тебя просил? Я ее выкинул зажженную. Она на сухие опилки упала, и они сразу задымились. Там еще рядом тряпки какие-то промасленные валялись. Бутылка разбитая со скипидаром, Огурцов разбил. Я все видел, но решил: будь что будет. Пусть судьба все решает. Если все потухнет, так и не разгоревшись, значит, так тому и быть, если пожар — пусть горят к чертям собачьим.

Полярник ничего не ответил, весь в своих мыслях. Боксер даже подумал, что он и не услышал его признание, как вдруг Полярник повернулся к нему.

— Видел я твою сигарету. И как дымок от стружек с опилками шел, тоже видел.

Михаил Павлович Васильев всегда считал себя человеком успешным. И не он один. Такого же мнения о нем были все его приятели и знакомые, поэтому Васильев имел основания гордиться собой. Первую трещину эта его уверенность дала, когда Кира очень доходчиво объяснила ему, что успешным он может считаться исключительно на своем, не очень высоком уровне, примерно как считается успешным нищий, которому удалось занять удачное место на церковной паперти. Да, у него есть с десяток не самых дорогих автомобилей, которые он сдает в аренду таксистам. Есть и записанная на деда похоронная фирма. Ну и что? Он же не олигарх. Что с того, что его когда-то там назначили заместителем начальника управления, так ведь не министром и даже не самим начальником. Да, Васильев дерзок, целеустремлен, последователен, обладает силой воли. Это-то и обидно, что человек, имея такие качества, до сих пор не знает, чем отличается успех с большой буквы «У» от повышенного пособия по безработице.

— Большинство и этого не имеет, — резонно замечал Васильев. — Подожди немного. Через пять лет закончится моя выслуга, брошу к чертям собачим мусарню, оформлю пенсию и еще какой-нибудь темой займусь.

— Знаю я твою тему. Еще пару «ланосов» прикупишь, чтобы двух таксистов от голодной смерти спасти.

Кира издевательски смеялась, а супруг только разводил руками.

— Ну вот чего ты от меня хочешь? Тебе что, бабок мало? Да их у нас завались, бабок этих. Чего тебе не хватает?

Суть в том, что больше, чем денег, Кире не хватало экстрима. Напрасно Александр присылал ей комнатные тапочки. Она и не думала меняться, и, как только романтический период в ее отношениях с Васильевым пошел на убыль, сразу стала соображать, где бы достать такое бревно поувесистей, чтобы возложить его на рельсы их безмятежной жизни, сделав ее чуточку поувлекательней. Кира понимала: новый муж не старый — разборки на улицах с хулиганами для Васильева не вариант. Надо было найти что-то позаковыристее. Что-то вроде третьей мировой войны.

— Дело не в деньгах, — отвечала Кира. — Просто обидно видеть, что человек с таким потенциалом, как у тебя, дошел до определенной планки и остановился, вместо того чтобы идти дальше.

— В том-то и дело, что дальше идти нельзя. Там все схвачено. Палец всунуть некуда, не говоря уже о том, чтобы ногу поставить. Да еще глаз да глаз нужен, чтобы со своей ступеньки не столкнули.

— Будешь топтаться на месте — столкнут обязательно. Будешь сталкивать сам — сможешь подняться выше.

Кира продолжала настаивать, и рано или поздно наступал момент, когда Васильев срывался, говорил жене грубые, порой непечатные слова, Кира замолкала, дулась, он, остыв, просил прощения за срыв, она обещала больше не затрагивать тему, но через какое-то время снова шла на приступ.

Однажды она спросила его прямо: