Джерри Эхерн - Хирургический удар

Рака научился подавлять в себе сочувствие во имя своей веры: уничтожение Большого Сатаны должно быть превыше всего.

Завтра Рака нанесет ему такой удар, от которого он не скоро оправится.

Джефф Файнберг сидел один в хижинке на плато. Ветер завывал так громко, что порой, казалось, был похож на крик человека. Стены хибарки содрогались от порывов ветра.

Джефф следил за двумя радиоприемниками. Один был настроен на частоту иранской армии. Но Файнберг пока не ожидал сигналов от Хьюза, Кросса и Бэбкока. Если все идет по плану, то они сейчас уже у цели. А может, начали прорыв. Самое раннее, они выйдут в эфир через несколько часов. Если их что-то задержало, то они свяжутся с ним через несколько дней. А если погибли... Он старался отогнать от себя эту мысль.

Второй приемник работал на частоте Спироса Петракоса. Петракос свяжется с ним в экстренном случае, и Джефф тоже может выйти в эфир только для того, чтобы вызвать самолет для себя или для всей команды.

Джефф посмотрел на часы. Пора выходить снимать показания метеорологических приборов, расставленных здесь для прикрытия. По легенде он был метеорологом группы исследователей, собравшихся восходить на гору Арарат в поисках ковчега, оставшегося там после Великого потопа. Кросс говорил ему об этом, когда, подлетая на самолете, они видели Арарат из иллюминатора. Но Файнберг спал вместо того, чтобы слушать. Медикаменты, которые он принимал для ускорения заживления раны, делали его сонливым, и он не проявлял интереса ни к библейской, ни к какой другой истории.

Джефф упустил величайшую в своей жизни возможность из-за драки в баре. Теперь он остался здесь в одиночестве, но в безопасности. А они были там. Хьюз бросил ему кость, оставив на связи.

Файнберг встал, взял куртку и сунул левую руку в рукав. Застегнуть парку он не мог, потому что правая рука была еще подвязана. Он накинул на себя электропокрывало. Так это, наверное, делают женщины.

Нужно был воевать, а не ждать, и он вышел из укрытия снимать показания проклятых приборов.

Убежать от советского патрульного катера было невозможно. Но они заранее планировали подобную ситуацию. Кроссу не нравился этот план, по крайней мере, его роль в нем.

Эйб разделся, привязал к ноге нож “Гербер”, который больше подходил для этого задания, чем его “Танго”. Кросс стоял на левом борту “Неустрашимого” под прикрытием рубки. Советский катер находился теперь не более чем в ста метрах от них. Его прожектор заливал ярким светом все их судно. Хьюз осветил своим минифонариком циферблат часов, а потом — Кросса.

— Разница в несколько секунд.

— Следи за часами, парень. Как только придет время, я дам полный газ.

— Я надеюсь, что эти кристаллы остановят их, — улыбнулся Эйб. Он взял устройство, приготовленное Хьюзом. — Я буду делать так, как ты сказал: прилепить, запустить часовой взрыватель и сматываться на всех парусах.

— Да, только еще прикроешь уши.

— Полезная подсказка, — согласился Кросс. — Можно тебя спросить? Почему мы не делаем это так, как в фильме “Пушки острова Наваронн”? Там никто даже не намок, когда взорвали неприятельский патрульный катер.

Хьюз, казалось, некоторое время размышлял над вопросом. Его лицо было наполовину освещено. Потом он сказал:

— Потому что я не киносценарист.

Кросс не нашелся, что ему на это возразить. Он осторожно положил устройство в вещевой мешок, подвязанный у него под мышкой, закрыл его и перекатился за борт в воду. Она была обжигающе холодной, но не такой, как во время последнего заплыва. Кроме того, Эйба согревала мысль об Ирании, оставшейся на судне, которая снова сможет согреть его своим телом.

Кросс поплыл вдоль ватерлинии к носу “Неустрашимого”, прижимая к себе сумку. Если бы у женщины была сумка подобной формы для хранения ее аксессуаров и висела у нее на плече, то она называлась бы ридикюлем.

Теперь Эйб хорошо видел советский патрульный катер, рубка которого возвышалась метров на шесть над палубой “Неустрашимого”, а длина его была раз в пять больше рыбацкого судна.

Он казался таким огромным, что Кросс засомневался, хватит ли мощности взрывчатки, чтобы выполнить задание. Но был только один способ определить это, и Кросс, регулируя дыхание, не сводил глаз с “Ролекса”. Потом он глубоко вдохнул и нырнул. От прожекторов русского судна было так светло под водой, что можно было читать.

Эйб вынырнул между двумя суднами, сделал быстрый вдох и снова нырнул, но теперь — глубже. Судя по светящемуся циферблату часов, он пока укладывался в график.