Джерри Эхерн - Бойня

Наступил вечер. Видно было, что Агилар-Гарсиа устал, не приседая ни на минуту в течение десяти часов. Он прерывисто дышал, а щеки покрыл нездоровый румянец. Улучив удобный момент, Фрост увлек Коммачо в сторону и прошептал:

— Почему никто не сказал мне, что у президента нездоровое сердце?

— Мы просто не хотели, чтобы слишком много людей об этом знали. Он никогда не жалел себя. Да, мои люди наготове. Как вы думаете, когда может произойти нападение?

— Не знаю. Думаю, следует быть особо бдительными при входе в штаб и как только начнется ужин.

— Понятно, — кивнул Коммачо и исчез. Чтобы попасть в штаб — резиденцию полковника, нужно было пройти по главной улице города с полмили. Коммачо настаивал, чтобы президент сел в машину, но тот отказался, и вся группа отправилась пешком. Капитан решил не придерживаться протокола и шел впереди, а еще четверо наемников и люди генерала охраняли Агилара-Гарсиа с боков и с тыла. Кроме того, еще четыре человека находились чуть дальше.

Дома, тянувшиеся с двух сторон вдоль пыльной улицы, зияли пустотой — слишком велика была опасность жить рядом со штабом из-за нападения террористов. Некоторые окна и двери были забиты досками крест-накрест и представляли собой отличное место для устройства засады. Конечно, надо было проверить все здания заранее, но опять же для этого не хватало солдат.

Немного дальше дорога делала поворот и, приблизившись к нему, все резко остановились. Впереди улица была перегорожена несколькими десятками вооруженных военных, впереди которых стоял полковник Санчес, по бокам виднелись крупнокалиберные пулеметы, установленные на треногах. Около десятка солдат были вооружены автоматами, остальные — винтовками М—16.

Фрост обернулся к президенту и хотел что-то сказать, но тот отстранил его в сторону, сделал несколько шагов вперед и выкрикнул:

— В чем дело, дружище? Ты играешь в такие игры? Почему?

Санчес ничего не ответил, но затем, видимо, не желая уступить инициативу, тоже вышел вперед.

— Сдавайтесь! Вы окружены со всех сторон! Президент, мне пообещали, что вы не пострадаете.

— В таком случае ты не только обманщик, но и дурак, — крикнул ему Агилар-Гарсиа. — Теперь я понимаю, зачем ты ввязался в это дело. Но скажи сам, почему ты изменил мне?

Фрост бросил взгляд на Коммачо, но тот жестом показал ему, чтобы он сохранял спокойствие.

— Я не с вами, президент, — крикнул Санчес, — потому что вы предали народ.

— В каком террористическом манифесте ты это прочитал? — спросил тот недрогнувшим голосом.

Капитан взглянул на него, стройного и высокого, в отличие от коренастого, низенького Коммачо, но такого же темноволосого и черноглазого, с заметной сединой на висках.

— Я не буду продолжать этот бессмысленный разговор, вы должны сдаться.

— Это вряд ли, дружище.

Хэнк снова обернулся к генералу и заметил в его руке радиопередатчик.

— Я узнал о трагедии с твоим сыном, полковник, — продолжал Агилар-Гарсиа, — я догадывался и раньше, чем ты здесь занимаешься, но решил ничего не предпринимать, а убедиться во всем своими собственными глазами.

Несмотря на безысходность сложившейся ситуации и явный запах смерти, разлитый вокруг, Фрост улыбнулся — как бы ему хотелось сказать о себе “своими собственными глазами”.

— Что значит “трагедия с моим сыном”? — вскрикнул Санчес дрожащим голосом.

— Я знаю, что его схватили террористы. И ты теперь выполняешь их требования, надеясь, что они сохранят ему жизнь. Мне также известно, что ты не получал от него никаких известий в течение вот уже нескольких недель. Тебе пообещали освободить его в обмен на меня. Я все еще остаюсь твоим другом и как мне ни печально, должен тебе сказать, что мы нашли его тело четыре дня тому назад. Твой сын Мануэль мертв. Они его убили.

— Ты лжешь! Ты лжешь! — закричал Санчес.

— Увы, нет. Теперь я предлагаю тебе сдаться, полковник Санчес. Педро, я прошу тебя об этом как друга и не хочу твоей смерти.

В эту минуту Фрост почувствовал, что Агилар-Гарсиа и Коммачо еще раньше знали о предстоящем столкновении и не сказали ему об этом, потому что если бы он догадался о конфронтации с полковником, то не разрешил бы президенту рисковать своей жизнью. Он повернулся к генералу и с деланной улыбкой бросил ему:

— Вот уж спасибо за доверие. Ничто так не укрепляет дружбу, как честность.

Коммачо пожал плечами и капитан заметил, что он лихорадочно нажимает и отпускает кнопку радиопередатчика, что обычно означало сигнал тревоги. В его правой руке был виден пистолет, отведенный немного за спину.