Джерри Эхерн - Выживших не было

— Ты, кажется, прирожденный боец.

Маленький черный пистолет исчез за поясом Смита, который, вынув сигару изо рта, внимательно посмотрел на ее горящий кончик:

— Можно сказать и так. Я всегда считал, что самые главные способности, которые должен развивать в себе человек, — это те, которые помогают ему остаться в живых. Все прочие способности исчезают перед лицом смерти. Во имя чего избегать знания основ самозащиты, точнее говоря, самосохранения, и в то же время посвящать себя изучению столь важных дисциплин, как медицина, педагогика, искусство? Ведь все это прилежание, весь талант теряются для тебя и для мира, потому что кто-то не заботится о развитии своей человечности и предпочитает убивать. Сколько Пастеров и Кюри, Делакруа и Дали, Дикенсов и Шекспиров, Эйнштейнов и Дарвинов оказались потерянными для мира, поскольку они не научились весьма простой вещи: защищать собственную жизнь? Думаю, их было слишком много.

— Конечно, — продолжал Смит, выпуская дым, — я не сравниваю себя с этими людьми, но каждая человеческая жизнь одинаково важна хотя бы потому, что является высшей ценностью для своего обладателя. Да, я действительно всерьез изучал оружие. Это было для меня и времяпрепровождением, и страстью. Тренируясь в стрельбе, ты состязаешься лишь с собой. Стреляя на соревнованиях или в тех редких ситуациях, когда речь идет о жизни и смерти, состязаешься с другими. Но все же в конечном итоге главным твоим соперником оказывается собственное «я».

— Когда ты кратко отвечал на вопросы? — Дэвид Холден засмеялся.

— Порой такое бывало, — улыбнувшись, ответил Смит.

Позади послышался неясный звук, и Холден обернулся к востоку. Всего лишь точка на горизонте. Это и был самолет…

Роуз смотрела на руки Миры. Они казались отдельными существами, управляющими самолетом по собственной воле.

— Как давно ты так умеешь? Похоже, ты можешь управлять этой штукой вслепую, — спросила ее Роуз Шеперд больше из желания удостовериться в своем впечатлении, чем из чистого любопытства.

— Довольно давно. Я всегда любила летать. А ты что, нервничаешь, Рози?

— Да, — Мира называет ее «Рози», пообщавшись с Дэвидом, Лютером и Биллом, — я слегка нервничаю. А для тебя это, наверно, привычный полет?

— Да, поэтому я и люблю свое дело. Знаешь, несколько лет назад у меня была возможность летать на одной из весьма крупных авиалиний. Я долго обдумывала предложение. Думала, как красиво буду выглядеть в их униформе. Но все же решила, что не хочу этой работы. Лучше летать по-настоящему.

— Что ты сейчас делаешь? — Рози по-прежнему смотрела на руки Миры.

— Выпускаю шасси. Мы почти у цели. Я уже вижу вездеход Смита, — она показала рукой направо, на снеговое поле, куда они садились. Роуз увидела Дэвида.

— Не беспокойся, Рози, я садилась в местах гораздо похуже. А это поле гладкое, как шоколадный батончик.

— Да.

— Вспомни старую поговорку о хороших посадочных площадках.

— Посадочных площадках?

— Да. На любую землю, по которой хорошо ходить, хорошо и сесть.

Мира усмехнулась.

— Правильно. Но знаешь, что я тебе скажу насчет нашего штурма форта Маковски…

— Да?

— Есть старая поговорка насчет того, что любой бой, из которого ты можешь выбраться, — хороший бой.

— Я побеждена, — Мира засмеялась. — Через сорок пять секунд мы сядем. Держись покрепче, Рози.

Рози крепко ухватилась за поручни кресла второго пилота. Костяшки ее пальцев побелели. Глаза сосредоточились на второй ручке управления. Она вертелась, двигалась, словно направляемая невидимыми пальцами. Роуз перевела взгляд дальше, остановив его на вездеходе, на Дэвиде, который пошел в сторону поля, куда должен был сесть самолет.

Роуз Шеперд ощутила толчок, затем ее подбросило, едва не выворачивая живот. Потом еще два толчка, и она поняла, что они наконец на земле и самолет катит по снеговому полю. Мира уверенно вела машину, не обращая внимания на все ее подскоки. Внезапно самолет остановился.

— Дерни эту ручку и проследи, чтобы опустился трап, — сказала Мира.

Роуз посмотрела на нее и улыбнулась, одной рукой берясь за ручку, другой отстегивая ремень.

Она открыла дверь. Ноги слегка оцепенели от долгого сидения, от приземления, от вида Дэвида. Он двинулся к самолету.

Холодный воздух обжег ей щеки. Роуз подумала, что миллионы женщин не жалели денег, чтобы добиться такого румянца на лице.

Она начала спускаться.

Дэвид побежал к ней.

Она спрыгнула, упала на колени, встала и побежала.