Эдуард Байков - Кинжал без плаща

– Давай, болтай! – рассердился Алан. – Мужик, а плетешь языком, как баба! Да Силурусу такого как ты жирного борова проглотить – пасть треснет!

– А может, он и правда дух? – ерничал Лека. – Применит магические способности, а?

Так и порешили. К дикой ярости Светки Лордик забрал «в безумный поход» еще и сына. Он чувствовал неподдельную и огромную отцовскую гордость, когда они шли с баграми и поросятами на Силуруса, и он обнимал сына за плечи, ощущая великое единство и гармонию поколений…

Он давно вбил в привычку: принимать решение в срок, пока курится сигарета любимого «Салема». Жизнь не терпит задержки – план должен быть утвержден или отвергнут в этот сжатый и дымный срок. Вонючая «пахитоска» решала иногда судьбу миллионных вложений.

Теперь так же обыденно плыли к стеклу, ударялись о него и искажались сизые призрачные колечки, растворяемая в нирване ресторана душа погибшего табака, и он морщил лоб, пытаясь вспомнить: какое же решение нужно принять в срок, пока не упадет в пепельницу эфемерный столбик пепла?

Но он больше не имел проблем и не нуждался в решениях. А приход Леки Горелова никак не связан с дымом умирающего в пальцах «Салема». Однажды вот так же умирал на его плече одноклассник Саша Ситников, взятый по старой памяти в дело и предавший. Саша воровал, мечтая открыть собственное предприятие. Дело было не в деньгах – играючи на противоречиях Ситников вошел в контакт с врагами Мезенцова и сливал туда зловонную информацию.

Наверное, иначе было нельзя. Даже и сейчас – вернись все назад – Мезенцов не смог бы поступить иначе. Хотя ему было и жаль памяти детства, общего прошлого – но не он предал первым. Речь, в конце концов, шла о судьбах десятков и сотен вовлеченных в предприятие людей, и Мезенцов не мог простить Сашу даже по-христиански – личный враг и враг твоего общества, твоего братства – разные люди. Судьбу личного врага ты можешь решать лично, судьбу врага друзей – только сообразно справедливости.

Когда Мезенцов пришел убивать Ситникова, тот, уже знающий о своей участи, сидел у колыбели своего ребенка. Встал, серый и прямой, улыбнулся сизыми дрожащими губами:

– Что ж, Лордик, у каждого свое несчастье! У тебя убили сына, а я работаю по найму…

Даже в последний миг, в детской комнате, покидая мир, Саша был предан своей навязчивой идее – свободе в собственном деле, независимости. Он считал, что работающий по найму недостоин называться мужчиной. Ради свободы он перешел грань между жизнью на коленях и смертью стоя.

– Ты кшатрий, Саша, – тихо сказал Мезенцов. – И ты умрешь, как кшатрий.

Он приказал Валере Шарову и его бригаде удалиться за дверь, и они остались с Ситниковым вдвоем. Валера, кровавый пес, протестовал, но Мезенцову хватило одного взгляда, чтобы осечь холуя. Сегодня было мясо не по его клыкам…

– А помнишь… – из правого глаза Саши выбежала прозрачная слезинка. – В восьмом классе… Нас послали покупать таблицы Брадиса, а мы упороли в парк и купили на все деньги билеты на катамаран…

– Помню, Саш, как не помнить…

Это тоже было в другой жизни. Солнце преломлялось в линзе зеленой воды, плескавшей так близко и так радостно. Подводные травы качались в такт течениям родников, и мелкая рыбешка брызгала из-под носа катамарана во все стороны. Вода плескала на бетонную оправу озера и быстро испарялась, берега курили влажной дымкой. Два школьника хохотали в пене брызг…

– Я все тебя торопил, Лордик, помнишь? Я боялся, что меня поставят в угол… Меня поставили-таки в угол…

– А меня избили дома так, что я неделю не мог ходить в школу, – улыбнулся Мезенцов теплым воспоминаниям.

– Да… Лордик, я много думал потом… Тебя ждало несравненно более худшее, но боялся не ты, а я… Наверное, с тех пор я тебя всегда и ненавидел… Я хочу, чтобы ты знал: я сдал тебя, потому что хотел стать таким, как ты!

Мезенцову вспомнилась Светка: «все, к чему ты прикасаешься, превращается или в смерть, или в говно!» Может, она права? Вот ты коснулся рукой судьбы Ситникова, вовлек его в свой кильватер – и ему нужно выбрать между смертью и говном, и он выбирает смерть. В конце концов, выбор кшатрия!

Это была большая честь, которой вряд ли бы удостоился другой предатель. Мезенцов собственноручно приобнял Сашу за плечи и несколько раз ударил его в живот отверткой, которую иногда носил в кармане пиджака.

Ситников дернулся, уронил голову на плечо бывшего босса и всхлипнул то ли обессиленно, то ли благодарно. Леонард Николаевич не дал ему упасть – мягко, бережно опустил на пол, доумирать в гармонии мира.